Николай Амосов - Мысли и сердце

Смотрю. Вся картина декомпенсации. Оперировать, но не сейчас. Подготовить. Парень какой-то безразличный. Не понимает.

– Когда родители будут?

– Не знаю. Дома делов много.

– Лежать. Ходить нельзя. Понял? Ни в коем случае, иначе хуже будет.

Вызвать отца. Кого раньше? Его, потом Сашу. Посмотрим.

Сделал все неприятные визиты. Времени - первый час. Как хочется быстрее закончить все неприятное!

Посмотрим Лену. Это приятно, если она такая хорошая, как говорят.

Трудно было оперировать. Еще труднее - предложить. Долго не решался, но уж очень быстро у нее прогрессировала декомпенсация. А тут умирающего Козанюка привезли. Набрался духу. «Лена, тебе хуже, клапан испортился. Нет, не беспокойся, я сделаю операцию - вошью новый. Хороший. Помнишь Ларису?» Согласилась и перед родителями настояла. Хорошо, когда верят врачу.

Она еще на послеоперационном - слышал, когда докладывали.

Вот она, наша коммунистическая бригада. Приятно их видеть. Кроме тех моментов, когда что-нибудь случается. Тогда всех бы сожрал.

– Покажите мне больных.

Хожу, смотрю. Все незнакомые лица, настороженные.

Лена на правах выздоравливающей - в маленькой палате. Было нагноение, так там и осталась.

Книжку читает. Хорошо.

– А, здравствуйте, Михаил Иванович. Я еще утром узнала, что вы приехали, все ждала - и нет, и нет. Неужели, думаю, не зайдете к своей крестнице?

Словоохотливая девчонка.

– Как можно, что ты! Я слышал, что ты уже ходить учишься.

– Я бы даже бегать готова, так Нина Николаевна не разрешает. Правда, Мария Дмитриевна?

– Больно быстрая. Венозное давление еще высокое, погоди.

Мария Дмитриевна, как доктор, все знает.

Слушаю, смотрю, анализы перелистываю. Все хорошо. Не хуже, чем после первой операции. Зря они ее в постели держат, перестраховываются.

– Можно тебе ходить понемногу. И в палату переведите.

Сижу в кабинете. Курю сигарету. Сегодня у меня нет операций, пожалуй, можно уйти домой пораньше. Да, уже около часа. Сколько было всяких разговоров!

Леночка пришла из школы. У нее четыре урока. Кто-то ее встречает сегодня? Лиза или жена? Рассказывают: приходит, поест и сразу за уроки. Приучена к труду, к ответственности. Соседки упрекали: «Зачем вы мучаете ребенка?»

Еще нужно бы с Володей поговорить. Запустили уже эту сортировку или еще нет? Перевели ли на перфокарты истории болезни митральных больных?

Как же, много хочешь. Как будто ты не месяц отсутствовал, а год. Горы свернули, держи карман.

Завтра операция. Больного нужно самому посмотреть. Зачем смотреть - они опытные. Нет, обязательно.

А Париж еще незримо присутствует здесь. Марсово поле. Эйфелева башня - такая знакомая по картинкам - оказалась действительно большой. Поднимались. Виден весь Париж - крыши, крыши… Вон, на севере, Монмартрский холм, там Дом инвалидов.

Марья - молодец. Операцию в камере. Сенсация! Если бы не это кровотечение.

В общем все бы ничего, если бы не Саша, не эти старые клапаны. Но Лена хорошая с новым клапаном. Значит, еще есть надежда спасти. Не всех. Одного уже нет. Сима - вот-вот. Юлю вызвать. Да…

На камеру надежда. Чуть не забыл - сходить в лабораторию, узнать, что сделали. Вот память! Их работа чрезвычайно важна… Кто-то бежит. Что такое? Виктор. Лицо. Ужас. О боже! Что…

– В камере несчастье! Скорее…

Подхватываюсь, бегу вниз, он - впереди. Сердце сжалось, а голова ясная. Привычка: «Кровотечение?!» Там хуже. Смерть. Война.

Слова:

– Не знаю… пришел - они в камере… все хорошо… вызывали в академию… потом это. Я - к вам… Помогите!

Уже не поможешь.

Конец.

Всему конец. Маленькая мысль: «Паникует! Несобранный…»

Нет, кричат. Нет! Случилось. Не надо, не надо… Боже! За что? Взорвалась? Не слышал…

Веранда. Нет, камера цела. Пар, шум воды. Крики. Люди. Коля. Алла. Сестры. Дима. Женя. Кто-то кричит: «Носилки! Носилки!»

Больные. Прогнать. Командовать. Должен.

– Марш отсюда, чтобы ни одного! Сестры - забрать!

Люк уже открыт. Коля льет туда воду. Пар.

Пожар.

Кошмар.

Командую, не думая. Как при операции, когда кровь.

– Стерильные простыни! На носилки! Виктор - в камеру! Коля - тоже! А из нее жар.

– Женя - воду! Обливай их! Сам помогаю вытаскивать… Еще живые. Может быть, чудо? Нет, безнадежны.

– В перевязочную! Анестезиологов! Наркоз!

А вдруг они еще чувствуют?

Нет, не могут. Все равно наркоз. Не знаем.

Положили на носилки. Черный цвет. Белые простыни. Понесли.

Все кончено. Кончены операции. Клапаны. Детишки. Леночка. Но спокоен. Пустота.