Ашот Бегларян - Чужой счет

Умирая, звезды падают вниз. Люди же возносятся, наверное, чтобы жить дальше, в другом измерении, в другом качестве… И быть может, это качество для нас конкретно определяется сегодня здесь, на этом горном посту, и зависит от того, насколько мы будем просты и откровенны в отношениях друг с другом, насколько будем преданы своей земле, народу, семье — тем высшим идеалам, ради которых лучшие из нас готовы пожертвовать и жизнью…

Ночь продолжалась. Мы с Тиграном Багдасаряном напряженно вслушиваемся в тишину.

Фактически мы — на краю света, на краю земли, вернее, на краю своей земли.

Впереди — пропасть, как в прямом, так и в переносном смысле. На той стороне стоят такие же вооруженные люди, ставшие по воле судьбы и случая нашими кровными врагами. Ступив на тропу войны, мы готовы без раздумья и предупрежденья стрелять друг в друга. Хотя по большому счету человек человеку, наверное, все-таки — не волк, и во всем, в данном случае, виновата война. Это она разводит людей по разные стороны баррикад, часто не спрашивая фамилии их и национальности. И всякое еще может случиться: хрупкая ленточка перемирия — это далеко еще не пограничные столбы, вкопанные в землю и скрепленные надежным, долговременным договором…

Спереди раздался отчетливый треск, разом прервав все мысли. Мы с Тиграном переглянулись и, выждав определенную паузу, открыли огонь — ночью стреляем без предупреждения. Невидимый враг заметался, о чем свидетельствовал беспорядочный шум опавших листьев и веток. Неожиданно он выскочил прямо на нас -…косуля.

Она была метрах в пяти-шести. Не хотелось лишать жизни Божью тварь, но товарищи не поняли бы меня, моего бездействия — придется стрелять… Не целясь, нажимаю на курок — осечка!.. Такое случается не часто. Зверь скрывается в темноте ущелья — значит, на то была воля Божья.

Ночь на посту продолжалась…

1996 год

Где-то снаружи возилась мышь. Узник ловил себя на мысли, что почти с нетерпением ожидает приближения полуночи, когда все вокруг затихает и отчетливее становятся писк и царапанья зверька. Он давно уже пытался заманить грызуна к себе, привязывая к нитке кроху хлеба и проталкивая ее в щель между дверью и полом.

Лелея надежду на удачу, Вадим даже придумал ему имя — Чико.

На четвертые сутки повезло наконец. Заключенный был на седьмом небе от счастья, бережно сжимая в кулаке теплое, пушистое тельце. Он поселил зверька во внутреннем кармане куртки, делясь с ним скудным тюремным пайком — кусочком хлеба и кружкой воды. Общение с Чико, самым родным в эти минуты существом, помогало Вадиму коротать время, которое, кажется, само было узником в этом странном жилище и лишь поневоле, вяло хныча, выполняло свой долг, потому что рядом поселили человека, срок которого должен непременно отсчитываться…

Сам карцер, которым пугают заключенного в любой тюрьме, просторнее и гуманнее «темницы»: в нем имеется лежанка, на которой разрешается отдыхать несколько часов в сутки.

В «темнице» же — явной фантазии местных тюремщиков — человека лишали и этого удовольствия: почти квадратный метр сырого, вонючего бетона. Раньше здесь была уборная. Заткнули дыру ветошью — готово жилье, гуляй, арестантская душа!

Из помещения, где располагаются надзиратели, доносится монотонное бормотание телевизора. Это еще больше угнетает заключенного, подчеркивая его отверженность и оторванность от внешнего мира, от родного города, который начинается сразу же за порогом тюрьмы, но кажется теперь таким далеким и недоступным. Отбывающий срок с томительной страстностью ждет наступления тех пяти-десяти минут, которые даются в этой страшной «тюрьме в тюрьме» три раза в сутки на выход, чтобы подышать в тюремном дворе воздухом, кажущимся по сравнению с «темничным» воздухом свободы.

Впервые в жизни Вадиму приходилось спать стоя, прислонившись к облезлой, изъеденной сыростью стене. Даже лечь калачиком было нельзя — вмиг отморозишь почки. Внутри тихой холодной волной двигалась какая-то непонятная дрожь — от пятки до макушки головы и обратно, заставляя время от времени содрогаться всем телом. В этом необычном, полудремотно-лихорадочном состоянии и сны снились необычные и странные. Один из них повторялся чуть ли не каждый день — двое, лиц которых во тьме не разобрать, выводят его из мрачного обиталища, ведут непонятно куда, в темноту, еще более густую, чем внутри…