Ашот Бегларян - Чужой счет

Поэзия — тщетные потуги. Ведь даже если порой удастся искусно облечь в слова тончайшие душевные движения и порывы, то многие ли оценят это по достоинству.

Большинству людей поэзия органически чужда — массы не воспринимают и не приемлют прекрасного, если оно абстрактно и не принадлежит им исключительно и целиком…

Зачем же тогда метать бисер перед свиньями?

— Но ведь ты опускаешься на глазах, и вино, как ржа железо, изъедет вскоре всю твою душу — такую недоступную и непонятную, как ты пытаешься доказать, для других… В тебе борются два человека — человек возвышенный и раб подлых страстей. Последний, увы, все чаще берет верх… И что это за жизнь -пьешь напропалую целую неделю, чтобы затем надолго свалиться в постель, а придя в чувство, снова приняться за старое — дурманить себя. Погляди на себя — весь общетинился, плечи отвисли, а голову ленишься поднять. Извини, но если так будет продолжаться, на месте свиньи окажешься ты сам…

— Замолкни же, не тебе судить! И знай свое место — ты всего лишь отражение!..

Мое собственное отражение. Ты должен делать все так, как хочу я — повторять в точности каждый мой жест и каждое движение, даже если это тебе не нравится. Ты должен копировать меня — и больше ничего!.. Я бы с удовольствием отвесил тебе пощечину, не будь ты всего лишь бесплотным подобием моим, — Он глухо рассмеялся.

— Тогда я покидаю тебя, — с безразличной иронией произнес субъект. — Я не собираюсь дальше быть твоим собутыльником и потакать твоим прихотям.

Из зеркала действительно кто-то вышел и прошел мимо — во всяком случае Ему так показалось. По спине пробежал мороз, но Он постарался не выдать себя.

— Иди, иди и не оглядывайся! Зачем мне отражение, если оно не копирует, а вдобавок еще и перечит?! — не поворачиваясь, бросил Он вслед уходящему субъекту.

Он еще раз ущипнул себя — не сон ли это? Затем, желая поскорее избавиться от кошмара, потянулся к графину на тумбочке, налил полный бокал вина и опорожнил его одним большим глотком. Потом еще… В обволокшем его тумане Он стал воспринимать случившееся как нечто забавное. Когда наполнил бокал в третий раз, то по привычке, появившейся в последнее время, потянулся к зеркалу чокаться, забыв, что его визави уже нет.

— Хм, человек без отражения. Вот пикантно!.. Впрочем, я всегда был непохож на других.

Вылив содержимое бокала в себя, Он сердито буркнул:

— Тоже мне судья. Кто ты такой без меня?! Одна лишь тень!

Он налил еще…

2002 год

Вот появился на свет Божий еще один человек, а вернее, живой комочек, несущий в себе идею человека. В бессознательном испуге и одновременно с непринужденной смелостью ворвался он криком своим в нашу устоявшуюся взрослую жизнь, и все вокруг вдруг засуетились, подгоняемые этим требовательным криком-плачем. Отчего же столь неистово плачет этот несмышленый человечек, что терзает его? Неужели только боль?

Боль, известно, категория не только физическая — она часто рождается из печали, грусти, боязни перед опасностью и даже перед неизвестностью. И появившийся на свет малыш наверняка интуитивно чувствует, какими опасностями и угрозами наполнена неизвестность, называемая Жизнь. Так что плач — нормальная реакция маленького человека на окружающий его мир. И причину боли он инстиктивно (и, наверное, справедливо) ищет вне себя — она кажется ему странной и незаслуженной, потому и плачет малыш с таким негодованием.

Малыш вроде бы смотрит в упор, а на самом деле — куда-то вдаль, мимо тебя. Его маленькое личико вечно в движении: оно то проясняется в какой-то отвлеченной полуулыбке (говорят, малыш общается с Ангелами — в первые дни это невинное создание принадлежит только Богу), то сморщивается, словно в недоумении. Перед ним, несмышленным, по воле тех же Ангелов открываются бесконечные голубые дали космоса и нескончаемые тернистые дороги жизни. В один миг — на стыке космического и земного, кажется, приоткрывается даже завеса Судьбы, чтобы обнажить секрет ее, но все вдруг снова окутывается таинственной пеленой. Жизнь — загадочная и противоречивая штука: невозможно понять ни ее начала, ни конца, потому что тайна рождения и смерти вне самой человеческой жизни и ее ограниченных земных рамок.

Тем временем мать трепещет над каждым движением своего чада, стараясь оградить этот хрупкий сосуд жизни от грубых прикосновений той же жизни извне. «Боже мой, столь невинное создание!» — невольно вырывается у нее, и сердце ее окатывает новая волна нежности. Но жизнь, несмотря на старания взрослых, трогает малыша, обещая однажды, когда рядом не будет ни отца, ни матери, поговорить с ним тет-а-тет, начистоту, раскрыв все карты свои. Боль и угроза боли будут сопровождать появившегося на свет человека всю жизнь, уча преодолевать их и одновременно бояться и остерегаться. Боль будет стараться всячески унижать его, подчеркнуть зависимость от себя. Она попробует превратить его в труса и подхалима. Но в один прекрасный миг он преодолеет боль и, став выше нее, с гордостью осознает себя Человеком, так как поймет, что не боль является регулятором поступков и действий, а Дух, который зреет и крепнет вместе со становлением человеческой личности.