Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Относительно мятежа он все время предупреждал высшее начальство, что среди матросов не существует никакой дисциплины. Что это подтверждается постоянными столкновениями солдат с пьяной и разнузданной матросней. Что офицеры, прибывая из плаванья, рассыпаются по вспомогательным учебным заведениям и курсам, разъезжаются в отпуск и что фактически в экипажах остается не более одного офицера, чтоб руководить занятиями и поддерживать связь с матросами. Что матросы не виноваты в режиме, который действует на них разлагающе.

– В данный момент, – говорил он, – за бунт поплатятся простые люди.

Даже о помиловании пятерых главных зачинщиков он ходатайствует на Высочайшее имя, но настаивает на примерном наказании Щнипки и Аладьина, членов распущенной думы, которые вызвали взрыв и были найдены между досками в порту… Они на коленях молили о пощаде, но когда сюда для их защиты, с разрешения высшего начальства, явились адвокаты, их поведение стало вызывающим и дерзким. Теперь он настаивает на разоружении эскадры. Но моряки сохранили огромное влияние в сферах и всячески противятся этому. Несколько позднее, после Высочайшего завтрака в Петергофе, обходя гостей, Государь подошел к отцу.

– Ну, а теперь у вас в Кронштадте все спокойно?

– Пока на рейде еще стоят неразоруженные суда, Ваше Величество… – ответил отец.

– Ах да, это эскадра Цывинского, – прервал его Государь и сразу же отошел в сторону.

Цывинский был старшим офицером на «Памяти Азова», на котором Николай II, будучи Наследником, совершал кругосветное плавание. Видимо, царь любил его и верил ему. Во время войны в Могилеве он вызвал местного крестьянина Цывинского к себе в Ставку и сердечно отозвался о своем бывшем начальнике.

Но ведь «Память Азова» выкинула красный флаг и вышла в Балтийское море одновременно с тем, как беспорядки вспыхнули именно в тех частях, где служил Государь: в 1-м батальоне Преображенского полка, в 1-й эскадроне лейб-гусар, в 1-й конной батарее.

Крепостной жандарм смотрел на дело иначе.

– Верьте мне, – повторял он при каждом докладе, – Крон штадт – это труп, разлагающийся и гниющий, и когда он лопнет, будет слышно по всей России.

Все, чего удалось добиться моему отцу, это было назначение на усиление гарнизона по очереди одного из полков гвардии при батарее. Когда же все пришло в норму, Великий князь прислал в Кронштадт своего помощника генерала Газенкампфа, а помощником отцу назначили генерала Адлерберга…

К этому рассказу Мария Николаевна [84]прибавила кое-что со своей стороны. В эти дни неминуемая смерть, наравне со всеми прочими защитниками последнего убежища, была бы для нее наименьшим из зол. Комендантский дом находился в углу старого крепостного верка [85], вдоль которого и направлялись атаки.

Позади сада, в полутораста шагах, находился склад 500 пудов пироксилина. Мятежники три раза пытались поджечь его. Отец днем и ночью сидел у подъезда, наблюдая за обороной. В различных концах города горели винные склады, казино, офицерские квартиры. Отец все время докладывал о происходящем. Кронштадт горел три дня, но помощь не приходила. Тогда Мария Николаевна решилась на отчаянную меру: без ведома отца она обратилась к генералу Адлербергу, который немедленно организовал высадку на косе и явился туда со своим полком по собственной инициативе.

Без полного освещения событий невозможно вынести правильного суждения о происшедшем. К тому же я не считаю себя вправе касаться разбора исторических событий, так как пишу только личные воспоминания и притом описываю все лишь с субъективной точки зрения. Думаю все же, что если б на месте Государя находился Великий Петр, он поступил бы иначе – явился бы в Кронштадт, как снег на голову, и одним своим появлением расколол бы сопротивление и увлек массы за собою. Потом четвертовал бы несколько сот или тысяч бунтовщиков и щедро наградил бы верных и мужественных. Николай I поставил бы на колени первые ряды мятежников и рассеял бы остальных картечью. Но чего можно было ждать от коронованного льва или тигра, было невозможно ожидать от кроткого царя, который обладал всеми достоинствами, кроме талантов кормчего во время бури, и не сумел, подобно Великой Екатерине, ни выбирать, ни удерживать подле себя достойных помощников. То, что он пережил в те дни, было именно то, что случилось на дне – но там подле него уже не было людей.

Через несколько месяцев после описываемых мной событий отцу попалась на глаза статья «Биржевых ведомостей», где радостно комментировался уход «этого самого генерала Беляева, который залил кровью Кронштадт».