Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

– Мы его сейчас же заберем к себе, – говорит князь, – к чему ему сидеть там, в пустой гостинице? Сегодня я был в управе, мы там нарочно устроили так, чтоб все маршруты пересекали город, и всякий раз вы будете приезжать сюда как к себе домой.

А я устрою вас в Мусину комнату, а ее переведу в детскую, вместе с Алисынькой: это наша гувернантка, она сейчас придет, была у подруги.

– Ваничка!.. Как ты поправился!

– Что за превращение!

– Как к тебе идет это пенсне!

– Ты вернулся совсем другой! Тебя прямо не узнать.

– Мы поняли из твоих писем, что тебя там, в Петрозаводске, приняли как родного. Ну рассказывай, куда ты там ездил, что видел, с кем познакомился. Как тебе показался наш Север и его обитатели?

– Постойте минуту… Заплатите полтинник извозчику, у меня уже не осталось ни копейки… Ну, спасибо!

– Ну, говори: ты там ездил на оленях? На собаках?

– Какие собаки? Сообщения, действительно, там совсем другие. Расстояния огромные. Бесконечные леса усеяны озерами и перерезаны губами Онежского озера. На севере масса дичи. Лоси и олени бродят стадами; во время перелета птицы летят мириадами, местами вспархивало до 80 уток с одного места. Рыбы – и самой роскошной – сколько угодно. Но приходилось не только трястись на почтовых по отвратительным бревенчатым настилам, но ездить верхом, пересекать озера на лодке, даже ходить под парусами по 40 верст в один переход.

– А где же ты останавливался?

– Как всегда: в избах у карел. В скитах и монастырях. Местами, как на Шуе, видел селения, которые так и напоминают XVII и XVIII века: просторные деревянные хоромы в два этажа в древнерусском вкусе, старинные церкви с сорока маковками, скиты. Там привели ко мне былинщика, сына знаменитого Виноградова. Когда он перекрестился, сел под образами, положил руки на колени, как бы выстукивая на гуслях старинный речитатив, и начал:

верите ли, у меня сердце перевернулось… Смотрю в окно, а там дооблачные ели, пихты, лиственницы, бесконечные леса, что тянутся до Повонец, «всему миру конец», как говорят тамошние, – вот когда я понял, что я русский, природный русский с головы до ног.

– А в самом городе?

– В Петрозаводске было лучше всего. В городе ведь всего 12 тысяч жителей, но все приняли меня прекрасно. Познакомился с одной чудной семьей, где провел 20 дней, то на перепутье, то дожидаясь парохода. Князь Волконский – душа человек. Супруга его – настоящая русская боярыня. Глядя на нее, я в первый раз понял, что такое русская женщина. Дети – прелесть.

– В кого же из них ты влюбился?

– Во всех.

– А сколько же ей лет? А дочке? Ну, это маловато. А какова она из себя?

– Меня устроили в ее комнатке, на ее постели. Подле был столик, а там хорошенькая записная книжка с надписью «весьма секретная». Грешный человек, захотелось заглянуть в ее сердечко… А там всего одна строчка: «Не забыть: калоши на 14-летнюю». Значит, ей всего 14 лет. Вот когда приедет, сами увидите…

В бригаде на меня вытаращили глаза: «Смотрите! Беляев вернулся неузнаваемым! Что его так изменило?» Со всех сторон посыпались расспросы, приглашения. Но одновременно командир навалил на меня сверх строевых обязанностей и хозяйство, хотя немного оплачиваемое, но очень ответственное и влекущее материальные заботы.

– Вы теперь назначены старшим офицером. Демидов сдает хозяйство, кроме вас некому. А вам я вполне доверяю.

– Господи, да будет воля Твоя!

– Не волнуйтесь. Наши писари вас не подведут. Они отлично знают свое дело.

– А кто же назначен адъютантом?

– Рооп. Он и примет от вас канцелярию.

– Ну, милый Ропик, по традиции завтра получишь от меня новенький аксельбант, а пока надень этот. Они сделают тебя еще красивей, если только это возможно. А мне они уже сослужили свою службу.

– А что? Влюбился, уже жених?

– Почему ты так думаешь?

– По наружному виду.

Наш дивизион закончил свое формирование в конце 1897 года и в мирное время вошел в состав лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады в качестве 3-го дивизиона, но с мобилизацией становился уже независимой боевой единицей. Своя особенная форма – малиновый кант, название «стрелковый» и, главное, офицерский состав, с самого начала сплотившийся в единую семью, – все это сразу же наложило на него особую печать. Те, кто фактически находился в строю, все как на подбор были скромные, деловые, избегавшие клубной жизни и кутежей, посвящавшие все свои силы службе. Среди всех только один капитан Демидов не стеснялся средствами, но он и держался особняком. Искренняя, теплая дружба, завязавшаяся между нами, никак не базировалась ни на попойках, ни на картах; и если мы являлись в собрание, то держали себя скорее как гости и ограничивались необходимым. Сближение с офицерами бригады происходило постепенно, само собой.