Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

В полном мраке движемся мы по дороге, ведущей на Скроду-Руду. Временами по правую руку вырисовываются контуры халуп и сараев какой-то мертвой деревни. Подле дверей последней хаты видна чья-то тень.

– Здесь помещается штаб 34-го Сибирского стрелкового пол ка, – отвечает голос нам на вопрос. – Заходите!

В тускло освещенной комнате за столом сидит седенький старичок, командир полка, и двое его офицеров.

– Ничего не могу сообщить вам, – говорит он. – Командир 2-го полка в версте дальше, поджидает сосредоточения своего отряда. Сама деревня занята германцами, мы находимся на открытом фланге. Наверное, немцы думают отсюда прорваться на Ломжу, она всего в семи верстах, и там никого нет.

– Слушай, Петя! Устраивай батарею в этой роще, которая виднеется там, правее дороги, а я возьму с собой разведчиков и телефонистов и пойду нащупывать командира полка.

– Смотри только не напорись на немцев, – говорит Коркашвили. – Дело пахнет чем-то скверным, я расставлю патрули из чукчуров. А где же у нас фронт?

– А вот прямо, куда смотрит твой нос… под прямым углом к общей позиции.

– Выходит, что нас обошли?

– Почитай что так… Ну, пока, до свиданья.

– А наблюдательный пункт? Где ты думаешь его выбрать?

– Сейчас не скажу. Ведь зги не видно. Хоть глаз выколи. Сперва переговорю с командиром полка, а там пошукаю во мраке.

Кое-как добрались до командира полка. В крошечной халупке, со щелями, завешанными шинелями и одеялами, чтоб не пропустить ни искры света, расположилось несколько человек.

За столом сидит полный, невысокий полковник в штабной форме – это новый командир полка: Томилин уже генерал-квартирмейстер на Кавказе. Перед ним, в неизменной вязанке, мой старый друг Гургенидзе. У меня сразу камень сваливается с сердца.

Возвращаюсь к себе и приступаю к выполнению задачи. Темно и мокро, как в чернильнице. Дождь все время льет, не переставая, то усиливаясь, то ослабевая, то снова возьмет да окатит нас душем холодной воды. Но наблюдатели не дают маху. Один справа, другой слева, они корректируют каждый выстрел. У немцев нет артиллерии, они бросают наудалую какие-то импровизированные бомбочки, но те попадают в болото.

С рассветом мы продолжаем методически обстреливать окопы и самые халупы, которые все время окутаны дымом взрывов.

– Когда же начнется атака? Предупредите.

– Когда загорится деревня…

Я понимаю. Хитрый Гургенидзе оттягивает минуту атаки до прибытия всех подкреплений.

– Все время над нашей батареей крутятся неприятельские авионы, но предусмотрительный Коркашвили так укрыл наши орудия, что и орлиный глаз не разглядит их. А стреляем мы, лишь только они отлетят в сторону.

Вот уже снова темнеет. Мы расстреляли целый комплект, а пехота все еще не шевелится. Наконец…

– Вот теперь поддайте ураганного огня, – сообщает Гургенидзе по прямому проводу. – Поднимаю людей, идем в атаку!

…Через две минуты: «Я уже в Скроде, прекратите огонь. От немцев остались только обугленные трупы и исковерканное оружие. Деревня наполовину сожжена, но мост уцелел. Сейчас перехожу мост и поворачиваю фронт под прямым углом на запад. Прошу сопровождать огнем по нашим указаниям. Лучше согласен получить пару снарядов в спину. Только не прекращайте огня!»

– Немцы все время отступают, я их преследую…

– Приближаемся к брошенным кавалерией позициям, я их преследую…

– Положение восстановлено! Прекратите огонь! Спасибо лихой батарее…

Все затихло на фронте…

И одновременно, казалось, успокоилась и вся природа… Холодные дожди, сырость, туман уступили место ясному небу и сухому, живительному дыханию ветерка. Прояснело и на душе.

Но где-то в глубине человеческого организма заложено шестое чувство, открывающее ему то, что недоступно для глаза и для слуха. Это чувство присуще всякому, кто душой отдается своему делу. Оно предупреждает моряка о грозящем ему циклоне, поднимает на заре земледельца, будит бдительность пастуха и пробуждает инстинкт охотника. Это же чувство толкает меня с восходом на наблюдательный пункт, с которого, при первых лучах восходящего солнца, отчетливо вырисовывается весь горизонт – и влажные луга между Писсой и Скродой, и холмистые поля, по которым разбросаны домики деревень Конты и Попки, и возвышенные гребни за ними, где находятся главные позиции немцев…

– Батарея! Кто у телефона?

– Прапорщик Кулаков.

– Не спите, Яков Васильевич?