Виктор Кондратенко - Внимание - «Молния!»

Но все ещё по степи мечутся, рыщут волчьими стаями большие и малые отряды гренадеров и не хотят сложить оружие.

Медленно затихает буран, но еще медленней затихает битва.

Всходит солнце. Оно освещает тысячи брошенных машин. Застыли в волнистых сугробах с распахнутыми дверцами штабные автобусы и громоздкие, крытые брезентом грузовики. Обочины дорог и кюветы забиты стоящими вкривь и вкось легковыми автомобилями, фурами и санями. Брошены подбитые и совершенно целехонькие «тигры» и «пантеры», искалеченные и готовые к бою темно-серые, с бурыми пятнами, крупповские пушки — «шмели», «куницы» и «носороги». В степи, заметенные снегом, лежат те, кто шел захватывать эту землю.

Смотрит Иван Козачук на голубые и розовые от утреннего солнца сугробы и на то, что им было сделано в эту ночь. В кювете три опрокинутых бронетранспортера, а за ними — «тигр» с «пантерой», чадят и чадят. Долго горят танки, долго.

Гитлеровцы еще огрызаются автоматными очередями.

Кр-р... Кр-р... Каркают в перелесках железными лентами их пулеметы. Но все реже и реже.

И вдруг перелески оглашаются полными страха и отчаяния криками:

— Ка-за-ки! Ка-за-ки!

И слышится:

— Рус плен! Рус плен!

Эти слова летят по всем глубоким и мелким оврагам. Они катятся по степи, где с юга и севера движутся конные лавы. Там призывно поют горны, реют на ветру черные бурки и в солнечных лучах поблескивают сабли донских казаков. А из Журжинцев выходит колонна «тридцатьчетверок», и уже в освобожденную Шендеровку, на Хильки идут самоходки.

Враг сломлен, разбит. Смолкли пушки, и, как всегда, после жаркой битвы наступила минута торжественной тишины. Молча стоят, всматриваясь вдаль, воины. Ивану Козачуку видно: на многие-многие версты раскинулось победное поле.

Прилетев из Восточной Пруссии в Проскуров, Манштейн поспешил с аэродрома в штабной поезд и сейчас же созвал в салон-вагоне экстренное совещание. Закурив сигару, фельдмаршал хотел, по привычке, выпустить колечки дыма, но поперхнулся. Положив сигару на край хрустальной пепельницы, он откашлялся и сказал:

— Господа! Я все еще нахожусь под впечатлением торжественной встречи фюрера в его ставке «Волчьем логове» с героями прорыва, которые помогли нам избежать печальных последствий нового Сталинграда на правом берегу Днепра. Я не буду долго останавливаться на праздничной церемонии в Кентшине, отмечу лишь то, что командиры дивизий Гилле, Либ, а также некоторые командиры полков за свои боевые подвиги удостоены высшей награды — рыцарского креста.

«Герои?! Боевые подвиги?! — про себя негодовал сидящий рядом с фельдмаршалом Шульц-Бюттгер. — Подлые трусы, бросившие свои войска на поле боя, стали рыцарями рейха. Позор!» Последнее слово чуть-чуть не слетело с его уст. Он вздрогнул. Такая невольная дерзость могла сбросить его в бездонную пропасть.

А Манштейн продолжал:

— Как вам известно, двадцать восьмого января, возвратясь из ставки в группу армий, я застал тревожную обстановку. На участке восьмой армии юго-западнее Черкасс Коневу удалось смять нашу оборону, пойти на Звенигородку и соединиться там с подвижными войсками Ватутина. Для вас, господа, не секрет, что мы сосредоточили сравнительно большое количество дивизий, чтобы деблокировать окруженные на каневском выступе войска. Для этой цели оперативная группа штаба выехала в Умань. К большому огорчению, вначале сильные снежные заносы, а затем нагрянувшая распутица замедлили наши ответные действия. Дважды я пытался выехать из Умани, чтобы посетить войска, но почва в степи буквально растворялась под колесами моей машины. Зато я мог себе представить, какие трудности переживает армия. Глубокая грязь останавливала даже танки. Она забивала катки и пружинила под днищем, как резина. Сейчас я вспоминаю, с какими чувствами, надеясь и беспокоясь, мы ожидали в штабном поезде в ужасный снежный буран известий о выходе из «котла» двух наших армейских корпусов. — Манштейн сложил, как на молитве, руки, и в голосе появился оттенок скорби. — Сердце сжимается при мысли о том, что битва поглотила десять тысяч человек и большую часть раненых пришлось оставить там, где их постигло несчастье. К этому надо добавить, что мы бросили много машин и орудий. Однако прошу помнить, господа, — и тут голос фельдмаршала зазвенел, — командование группы армий сделало все, чтобы из «котла» вышло тридцать две тысячи. На Днепре удалось избавить два корпуса от той трагической судьбы, которая постигла шестую армию на Волге.