Богдан Сушинский - Костры Фламандии

Но даже в осаде этой, последней, «крепости» постепенно наступала развязка. Вот, сраженный метким выстрелом, упал какой-то офицер. Седоусый казак, с морщинистым, обожженным солнцем и ветрами лицом, удивляя своей прытью, перебежал через улицу и подобрал на мостовой выпавший из его руки пистолет с роскошно отделанной рукоятью.

Осел, раненный в плечо, другой испанец, очевидно, пытавшийся оттащить убитого в комнату. Еще один идальго, пронзенный метко брошенным копьем, свесился из окна-бойницы, и только упершееся в мостовую древко не позволило ему вывалиться наружу.

Именно в эти минуты из-за угла улочки, впадающей в центральную площадь, появился Гуран. Он был без коня. Полы изорванного полусожженного кафтана развевались, как две части боевого знамени на теле знаменосца, первым ворвавшегося в город. Сотник уже пребывал в явном подпитии, и потому не просто шел, а гордо шествовал, совершенно не обращая внимания на все то, что происходило вокруг.

Величие победного шествия сотника стало еще более убедительным, когда вслед за ним показались вдвое казаков, кативших впереди себя бочки с вином.

Бой каким-то образом сам собой прекратился. Словно забыв о существовании друг друга, противники – кто очарованно, кто очумело – смотрели на триумфальную процессию. В бочках находилось богатство, за глоток которого каждый из этих истомившихся жаждой воинов готов был поступиться сейчас славой Дюнкерка.

Для испанцев появление казарлюги-великана в сопровождении двух «виночерпиев» стало еще и последним доводом абсолютной бессмысленности сопротивления. Только сейчас они, отрезанные от остальной части города, убедились, что сопротивление действительно сломлено, крепость в руках противника, и настало время каждому из них, победителям и побежденным, выпить отведенную судьбой чашу.

– Эй, хлопцы! – крикнул сотник во всю мощь своей глотки, обращаясь к выглядывавшим из окон-бойниц испанцам. – Сколько можно воевать?! Все православные души уже давно вином причащаются, а вы палите и палите!

Из одного из окон раздался выстрел. Из бочки мгновенно вырвалась струя красного вина.

– Что ж ты делаешь, иродова твоя душа! – вскипел кативший ее десятник Варакса. – Он, дурак, думает, что это я бочку с порохом подкачиваю! – и, без особой потуги подняв над собой бочку, начал ловить ртом искрящуюся на солнце струю.

Одни казаки великодушно посмеивались, другие, затаив дыхание и жадно глотая запекшуюся во рту слюну, молча следили за Вараксой, бессловесно умоляя его: «Да остановись же ты, аспид! Оставь хоть глоток, душа твоя очерствевшая!»

Но все почему-то вели себя так, словно твердо знали: выстрел, просверливший этот бочонок, был последним. Никому и в голову не придет стрелять в человека, подставившего страждущую душу под струю прохладного красного вина.

Только эта бесшабашность их, возможно, и удерживала испанцев от продолжения стрельбы. Свесившись с балконов и окон, совершенно позабыв об опасности, они показывали на Вараксу шпагами и руками, что-то выкрикивали и смеялись.

– Я желаю знать, какие условия сдачи в плен! – на ломаном французском прокричал офицер, протиснувшись к перилам центрального балкона. – Кто старший вашего отряда?! Мне нужны условия!

– Что он там кричит?! – осмотрелся сотник Гуран, пытаясь найти кого-то, кто сумел бы перевести.

– Так ведь оставить вина требует, душа его пересохшая, – предположил самый смышленый из казаков.

– Ну и наглость же! – сразу же возмутились остальные в несколько голосов. – А какого ж дьявола нужно было в бочку сдуру палить?!

– Да не об этом он просит, нищета! Интересуется, каковы условия сдачи! – объявился на той стороне площади советник Корецкий. Он подошел незаметно, через сад, и теперь стоял у калитки, словно хозяин, пытающийся выяснить, что, собственно, происходит у границ его усадьбы.

– Какие еще условия?! Условия ему! – возмутился Гуран. – Бросай мушкеты-арбалеты и выходи! Душа с вечера горит. Да остановись же ты! – вырвал он все-таки бочку из рук Вараксы. – Допался, как до материнской титьки! – и, развернув бочку, аккуратно установил ее так, чтобы пробитая часть находилась вверху. – Перекрестись! – тотчас же ударил по чьей-то руке, дрожаще потянувшейся к «пречистому роднику». И вместе с остальными уставился на испанцев.

Испанцы – на них. Бессловесные переговоры их явно затягивались.

– Ты смотри, слуги иродовы: их и бочкой с вином не выманишь, – удивленно и самодовольно икал Варакса.