Николай Серов - Комбат

Другой танкист, дымя одеждой, полз в нашу сторону.

Пули били вокруг него, а он все полз, только медленней и медленней, тяжелей и тяжелей поднимая руки. И комбат не по лицу, не по фигуре, а по рукавицам узнал командира танка. Такие кожаные рукавицы были у всех танкистов, и Тарасов не мог бы точно сказать, чем эти рукавицы отличались от других, но он безошибочно узнал их. Не думая ни о чем, движимый только желанием спасти танкиста, Тарасов сбросил шинель, упал в снег и пополз к лейтенанту. Миша не сразу заметил, что комбата нет рядом, а когда понял, тотчас же пополз следом. Фашисты не видели, да в темноте и нелегко было увидеть ползущих к танкистам Тарасова, Мишу и еще нескольких наших бойцов. Когда Тарасов был уже близко, лейтенант, видать, услышал шум его движения. Рука его медленно поползла по бедру, ища пистолет, но он понял, что опоздает, почувствовал свое бессилие и глянул в сторону Тарасова с решительной ненавистью, готовясь к схватке. Он не сразу узнал Тарасова, а узнав, осел в снег и как-то удивленно и виновато проговорил:

— Ты…

— Я… держись давай.

Лейтенант протянул руку, чтобы обхватить Тарасова, обмяк и потерял сознание. Ползти, подгребаясь одной рукой, было неудобно, тяжело. Скорей, скорей в темноту из отсветов пламени. Второго танкиста унесли, вырвали из-под самого носа фашистов. Это было почти невероятно, но его спасли.

…Два длинных шалаша лазарета стояли рядом. В нескольких местах над ними из жестяных труб сеялись в ночную темноту быстрые, колкие, тотчас гаснувшие искры.

«Экие растяпы еще мне нашлись!» — рассердился Тарасов, велел Мише найти санитаров и сделать так, чтобы искр этих не было видно. Напротив входов в эти шалаши стоял еще небольшой шалаш, который предназначался для перевязочной. Сюда и внесли обожженных раненых танкистов. Даже Поля, наглядевшаяся за эти дни на самые жуткие увечья, увидев их, воскликнула испуганно:

— Батюшки!..

Танкисты не подавали признаков жизни, но когда Поля теплою водой осторожно стала обмывать лейтенанта, он открыл глаза, посмотрел на всех ясным на мгновение взглядом и прошептал:

— Всех доставили…

И точно только на эти слова хватило у него сил — закрыл глаза, и голова его, как не своя, неловко закинулась назад.

— Ты, Поля, прислушайся, не скажет ли еще чего, — попросил Тарасов и, чтобы не мешать ей и не терзать дольше себя, вышел вон…

Ему было нестерпимо больно за этих молодых ребят, трудно глядеть на их увечья. Пытаясь унять эту боль, он тихо шел за Мишей к штабному шалашу. Шалаш этот был круглым, похожим на чум. Посредине сложен из камней очаг, в нем жарко горели сухие дрова, и было дымно, как в курной бане.

Он присел у очага рядом с комиссаром и начальником штаба. Они грелись и о чем-то тихо разговаривали. На воротнике полушубка комиссара еще и снег не весь стаял — он только пришел в шалаш, но сразу спросил:

— Как они? — и Тарасов понял, что ему известна трагедия танкистов.

Горестно махнув рукой, тяжко вздохнув, он наклонился над огнем — стал греть застывшие руки.

— Раненых танкисты привезли к. нашим. Только это и сказал лейтенант. Я просил Полю слушать, не скажет ли еще чего, да вряд ли… Может, и нехорошо было просить это, вроде мне наплевать, в каком они состоянии, лишь бы знать, что передали наши, но я все же попросил… А вдруг. Ведь дело-то делать надо, что бы ни было…

Комиссар понял его.

— Знать, что думает и делает наше командование, нам надо обязательно, — продолжал комбат, — выход один — послать разведчиков.

— Да, это единственный выход, — согласился комиссар.

Миша побежал к разведчикам. Они пришли так быстро, как будто стояли за дверью и слушали, о чем говорят командиры.

— Садитесь, ребята, — пригласил их к огню комбат, но старшина возразил:

— Ничего, постоим.

Эта почтительность тронула и комбата, и комиссара, и начальника штаба. Командиры тоже встали перед разведчиками, поправили одежду. Тарасов сказал:

— Надо сходить к нашим, узнать все, рассказать все о нас и вернуться с приказом командования.

Он говорил и глядел на всех разведчиков по очереди, взглядом спрашивая, как они смотрят на это. Абрамов слушал спокойно; Васильев просто не мог скрыть радости, что и ему комбат доверяет такое важное дело; Перепелкин своими большими глазами пристально глядел на Тарасова, и во взгляде этом не видно было и тени колебания, а только одно желание знать точно, что надо сделать. Это уверенное состояние разведчиков ободрило Тарасова.