— Вот что, Варя, собирай людей на собрание! — решительно заявил он.
— Что такое, дедушка Иван? — встревоженно, как и в прошлый раз, спросила она.
— А то самое и есть, что хлеб не молочен, а мы горе тешим. Его не натешишь никогда, сколько ни старайся, как ты думаешь?
— Я думала об этом, да чем молотить-то? Молотилки нет и не будет, я уж хлопотала.
— Хлопотала, хлопотала — избаловали нас больно, вот что. Землю трактор спашет, обмолотит молотилка, рай, а не жизнь стала — вот и избаловались. А как же раньше молотили, а? — сердито шумел он на нее, и Варваре нечего было возразить. Да она и не думала возражать, он ведь говорил правду.
— Собирай людей, сообча и потолкуем.
Собраний давно не было, и то, что собирают именно сейчас, подстегнуло всех мыслью, что скажут что-то очень важное. Собрались, как сроду не собирались, — чуть ли не бегом бежали. Набились тесно в правленческий дом. Не было обычного шума от перебранки, шуток, разговоров— молча ждали, что скажут.
— Ну, дедушка Иван, говори, — сказала Варвара.
Он встал за столом, поглядел в лица людей и начал:
— Это я просил собраться. Спасибо Варе, уважила, — он повернулся к Варваре, поклонился.
— Ну что ты, дедушка Иван, право… Уж если говорить, так ругать меня надо, а не благодарить — плохо еще дело веду, вот что… — смутившись, отвечала она.
— Дело общее, всем его и вести надо, — возразил он. — Об том у меня и речь. А то разбрелись по своим домам и ждем, когда нам по башке дадут али манная с неба свалится. Хлеб-то ведь в поле, в скирдах гниет, осыпается. Кто его молотить должен, а? Куды это все годится, а? Хлеб надо молотить, вот что. Не по домам сидеть, а сообча опять за дело браться. Сообча и жить ведь легче. Не зря говорят — на миру и смерть красна. Вот это и хотел сказать.
— А я неслась, думала, что уж такое и скажут, — разочарованно и недовольно высказала Марья Пименова.
— А что, это не дело, что ли? — вспылил старик. — По домам сидеть, может, дело, по-твоему?
— Правду дедушка Иван говорит! — перебил Марью молодой, звонкий голос.
— А ты бы помолчала, постарше есть! — закричала Марья.
— Нечего молчать! Кто от работы увиливает, будут кричать, а мы должны молчать! Не замолчу!
— Правильно, на работу надо.
— Сгниет хлеб, знамо дело. Молотить надо!
— Пусть плату скажут!
Заволновались люди, загудела изба гулом возбужденных голосов.
— Тихо, бабы, тихо! — закричал старик. — Дайте еще скажу!
Перебранка утихала плохо, и он опять закричал:
— Это кто же без платы работал, а? Две корзины картошки в день все брали, разве по-нонешному времю это малая плата?
— А год за что работали? — не унималась Марья.
— Это ты не меня, а немца поди спроси. Он у нас отымает, а не кто другой. Совесть, Марья, куда у тебя девается, удивляюсь? Мужикам нашим в армии из глины, что ли, хлеба напекут, а? Али уж так жить решим, что всякому самому до себя? Худо это выйдет, худо. Сообча жить надо, легче будет. Беда одна для всех, вместе и избывать ее надо. А кто не хочет, неволить нечего. Пущай сидит! Пущай! Но вспомнят люди, кто каков теперь был, вспомнят! Так пущай не обижаются, когда ему скажут— шкурник! Вот и все! Пущай на себя тогда пеняют!
Чем дольше он говорил, тем тише делалось. Когда кончил, Варвара встала за столом и продолжала:
— А я скажу вот что — наплевать нам на всяких разных! Без них обойдемся, коли что. Вы сами мне власть отдали, не набивалась, знаете. Так я и говорю — понадобится если — и заставим. Тебе, Марья, советую в другой раз помолчать.
— Это почему же? — так и взвилась Марья.
— А потому, что мутить людей я не дам. Ты меня знаешь.
Взгляд Варвары стал суров, и Марья примолкла — она знала, Варвара зря не скажет.
— Теперь насчет молотьбы. Я с ума сбилась, что делать, а вот дедушка Иван предлагает по-старому, с овина молотить. Больше выхода, знаете, у нас нет. Овины будем чинить и хлеб молотить. Что измолотим, все теперь помога. Кто еще хочет что сказать?
— Да что еще говорить-то, распоряжайся, Варвара, — крикнул кто-то из баб.
— Знамо, молотить надо!
— Сколько работы с овинами, знаете?
— А сколько бы ни было.
Эти рассуждения, замечания и перебранки могли идти долго, и Варвара закончила собрание, объявив:
— Разговору конец! За дело надо. Мы тут обговорим все, а там наряд всем будет.
Заброшенные овины обветшали дальше некуда. И крыш на иных уж не было, одни слеги, а где и стропила только торчали, и печи развалились, и рундуки на дрова растащили, и колосников не было — дела хоть отбавляй. Молодые не знали, что и как надо делать, чтобы привести овины в рабочее состояние, стариков немного было, да и силы у них были не те, что требовались для такой работы. Поэтому решили, что старики научат, докажут— молодые сделают. Дедушка Иван вновь был в общем деле с утра до темна.
Читать дальше