Петр Игнатов - Голубые солдаты

И вот наступил «боевой» день. Тихон Матвеевич отправился на склад с утра и не возвращался в мастерскую до вечера. Чашин весь день просидел со мной и Бодюковым в мастерской. Внешне он оставался спокойным, расспрашивал нас о жизни и боевых делах разведчиков-диверсантов, даже шутил с нами, но мыто догадывались, что творилось в его душе, потому что и сами страшно нервничали. О чем бы мы ни говорили, наши мысли уносились на склад, в тарный цех. Не допустит ли какой-нибудь ошибки Тихон Матвеевич при установке мины? Не обратит ли случайно внимание кто-нибудь из охранников на подозрительную возню в цехе? И действительно ли так уж надежны все рабочие братьев Слепцовых? Вдруг среди них окажется предатель, который в самый последний момент донесет врагу о готовящейся диверсии! Вопросы один тревожнее другого не оставляли меня в покое ни на минуту.

После полудня Чашин все чаще поглядывал на часы и все чаще доставал из кармана портсигар. Курил он жадно, захлебываясь дымом и кашляя порой до слез.

Тихон Матвеевич вернулся после захода солнца.

— Ну как там у тебя? — бросился к нему Чашин.

— Ждал, пока немцы людей со склада угонят, — ответил Тихон Матвеевич и, вытирая рукавом пот, струившийся по лицу, улыбнулся устало: — Ох, и набрался же я мороки с этой миной. Ставлю ее, а в голове будто туман какой. То ли так делаю, то ли не так… И раз, и другой, и третий проверил…

— Не ошиблись? — нетерпеливо спросил Бодюков.

— Кажись, все точно.

— Кажись или точно?

И снова не совсем уверенный ответ:

— Да вроде бы…

Чашин досадливо махнул рукой.

— Ах, Тихон, ну разве можно так?

Тихон Матвеевич дернул плечом.

— Пойми, непривычное же это дело… Не то что, скажем, гроб фашисту сколотить… Должна сработать мина, а вот головой поручиться не могу…

Настала ночь. Мы сидели в комнатушке, не зажигая лампу. Окно было распахнуто настежь, и ветер чуть шевелил ситцевую занавеску. На стене, отсчитывая время, тихо постукивали ходики…

Чем ближе стрелки подползали к цифре одиннадцать, тем невыносимей становилось ожидание. Взрыв должен был произойти примерно в одиннадцать часов ночи.

Пять минут двенадцатого. Десять, пятнадцать…

«Все! Не сработала!» — почти с отчаянием думал я, боясь сказать об этом вслух. Молчал Бодюков. Молчали Чашин и Тихон Матвеевич. В темноте не было видно их лиц, но мне казалось, что взгляды и Чашина и Слепцова обращены ко мне с немым вопросом: «А может быть, это вы, товарищи минеры, ошиблись в чем-то?..»

Нет, ни мы, ни Тихон Матвеевич не допустили никаких ошибок. Мина взорвалась около половины двенадцатого ночи. Внезапно в комнату ворвался могучий грохот, за которым, подобно непрерывным трескучим раскатам грома или нарастающей орудийной канонаде, последовала серия новых взрывов. Из окон дома со звоном полетели стекла, с потолка посыпалась штукатурка.

Так закончилось существование «завода сельхозмашин». Через два дня мы с Бодюковым были уже в учебной команде…

Забегу вперед и скажу, что Владимир Сергеевич Чашин, его супруга Ольга Дмитриевна и Тихон Матвеевич дождались того радостного дня, когда их город был освобожден Советской Армией. Об этом мы узнали из теплого, дружеского письма Чашина, которое пришло на мое имя в адрес нашей полевой почты. В письме сообщалось также, что вскоре после уничтожения склада партизанам удалось совершить удачный налет на лагерь, где содержались рабочие «завода». Охранники были перебиты, а узники лагеря ушли с партизанами в леса.

Этот вражеский аэродром находился где-то вблизи от линии фронта, но нашим летчикам никак не удавалось установить, где именно. То ли он был «кочующим», то ли так уж искусно и тщательно замаскирован. Наши разведывательные самолеты не прекращали поиск, не раз, казалось, обнаруживали место расположения аэродрома, но бомбежка не давала никаких результатов: аэродром оставался неуязвимым, продолжал действовать. Самолеты, базировавшиеся на нем, совершали частые налеты на наши передовые позиции и наносили ожесточенные бомбовые удары по войсковым тылам.

В конце концов командование решило прибегнуть к помощи нашей школы.

Как-то на зорьке, когда спится особенно сладко, меня разбудил дежурный. Подняв с подушки голову, я спросил:

— Что случилось?

— Пошли, пошли! — бросил дежурный. — Майор ждет.