Петр Игнатов - Голубые солдаты

В восьмом часу вечера прибыл проводник — чернобородый кряжистый мужчина средних лет, в стеганке, ватных штанах, шапке-ушанке и валенках. Отряхнув с себя снег в сенцах, он остановился на пороге, выжидая, пока связной офицер из штаба представлял его мне. Звали проводника Егоровым Афанасием Петровичем. Родом он был из деревни Тимоново, до войны работал мастером на Солнечногорском стекольном заводе и отлично знал окрестности Сенежского озера, то есть те места, где нам предстояло действовать.

— Ну так как, Афанасий Петрович, не заблудимся? — спросил я его, когда он коротко рассказал о себе. — Погода-то, можно сказать, аховая.

Егоров разгладил свою густую бороду, улыбнулся и промолвил басовито:

— Оно-то, в этакую завируху, только и идти надо. Где напрямик, а где в обход, чтоб фашистов в дураках оставить. Словом, к рассвету будем на озере.

В дорогу мы отправились налегке: оружие, гранаты, немного взрывчатки и по пакету сухого пайка на каждого. На всякий случай захватили с собой миниатюрный радиопередатчик, чтобы при необходимости связаться со штабом дивизии. В белых маскировочных халатах с капюшонами, в белых валенках, мы сливались с белесой мглой вьюги.

Некоторое время шли по дороге, за ветром. Под ногами тихо поскрипывал снег. Порывы ветра то и дело подталкивали нас в спину. Вдоль дороги то с одной, то с другой стороны попадались тягачи с пушками, танки, автомашины и бронетранспортеры. Сквозь гул моторов доносились людские голоса, какие-то выкрики, скрежет и лязг гусениц. Наши войска, концентрировавшиеся в этом районе, готовились к наступлению.

Мы с Егоровым шагали в голове группы. Чем дальше на запад, тем сильнее была занесена снегом дорога. Тугие хребты сугробов, как застывшие волны, тянулись через проезжую часть почти строго с севера на юг. Все безлюднее становилось вокруг.

Дорога оборвалась у взорванного моста. Егоров остановился, указал рукой в сторону заречья.

— Там, недалече, фашисты. Будем сворачивать влево, к лесу.

— А в лесу не напоремся на них? — спросил я.

— На этом берегу их нынче еще не было, — ответил Егоров. — Да и вряд ли они сунутся куда-либо в сторону от дороги. Тут, в сугробах, в такой мороз им хана. Они-то мечтали в Москве отогреться, но Москва не по их зубам…

С минуту он вглядывался в снежную кутерьму, потом решительно свернул к левой обочине, махнул нам рукой:

— Пошли!

Мы последовали за ним. Идти было очень трудно. Наст, присыпанный свежим снегом, ломался, ноги глубоко вязли в сугробах. Ветер, дувший теперь в бок, швырял хлопьями под капюшоны и задувал кверху полы наших халатов. Пришлось двигаться гуськом. Проваливаясь в снег и тяжело дыша от быстро нараставшей усталости, я поражался силе и выносливости Егорова, который шел впереди и, по сути дела, прокладывал нам путь. Словно выкованный из железа, он, как мне казалось, легко преодолевал снежные барьеры, пробивался сквозь них могучей грудью и время от времени бросал нам весело, ободряюще:

— Давайте, ребятки, пошевеливайтесь. Доберемся до леса, там полегче будет.

Мы старались не отставать от него. За моей спиной шумно пыхтел Колесов. Ему буквально наступал на пятки Бодюков, нагруженный рацией. Дальше шел Вася Рязанов. Разведчики составляли наш арьергард. Сам Якубов как-то умудрился пробраться ко мне, опросил:

— Слушай, Игнатов, может, моих парней вперед пустить? Пусть помогут проводнику, ведь не двужильный он, выдохнется скоро…

— Это я-то? — откликнулся Егоров и мотнул головой. — Не выдохнусь, я привычный…

Первый привал сделали в сосновом бору, на узкой просеке. Здесь снегу было меньше. Ветер тихо посвистывал меж стволов. С шумом, ломая ветки, изредка с невидимых вершин сосен сваливались тяжелые снежные комья.

Отдых продолжался недолго. Докурив махорочную самокрутку, Егоров поднялся с пня, отряхнул свой халат и промолвил:

— Не будем засиживаться. Время не терпит.

С полчаса мы шли лесом, вначале по просеке, затем по каким-то неведомым тропам. Егоров не останавливался ни на минуту, шагал уверенно, как человек, знакомый здесь с каждой пядью земли. Выйдя из лесу, он повел нас через открытое поле к закованному льдом широкому ручью, потом по льду снова ввел в лиственный лес, уныло стучавший на ветру голыми ветвями. Мы доверчиво следовали за проводником, полностью вверив ему свою судьбу. И раз, и другой, и третий наш путь пересекали большаки, по которым даже в эту вьюжную ночь продолжалось движение немецких машин. Они шли только колоннами следом за мощными гусеничными снегоочистителями, шли с полностью включенными фарами. Их свет едва-едва пробивался сквозь снежную пелену и быстро терялся за ней. Пока проходили колонны, мы лежали за сугробами, в нескольких шагах от дороги. Немцы, конечно, и не подозревали о нашем присутствии, зато мы хорошо видели их, слышали их картавую речь. До чего хотелось порой открыть по ним внезапный огонь из автоматов, перебить всех до единого и сжечь машины. Увы, нам нельзя было этого делать. Это не входило в наше боевое задание и могло его сорвать. Теперь даже в стороне от дорог мы шли осторожно, молча, зорко приглядываясь ко всему и чутко ловя ухом малейший подозрительный шум. Хотя сплошной линии фронта здесь и не было, хотя мы и полагались всецело на своего проводника, никто не мог дать гарантию, что на нашем пути не встретятся вражеские разведчики или гитлеровские патрули.