Василь Быков - Собрание военных повестей в одном томе

– Слушай, а ты знаешь, где находится Сталинград? – спросил Антон.

– Далеко, – сказала Зоська.

– Вот это ответ! – кисло усмехнулся Антон. – В школе за такой ответ ставили двойку.

Антон встал, надел в рукава кожушок. Зоська, стоя напротив, положила руки ему на плечи.

– Мы же не в школе, Антоша. Мы свой экзамен сдали, – сказала она со вздохом.

– Как бы не так, – сказал он и нетерпеливо высвободился. – Кажется, главный экзамен еще впереди.

– Наверно, – охотно согласилась Зоська. – Так трудно добраться до этого Скиделя, а там что будет – одному богу известно.

– Вот именно, – подтвердил он и спохватился, поняв, что каждый из них имеет в виду свое. – Поэтому слушай. Давай, пока есть время, обмозгуем все. Чтоб в дураках не остаться.

– Давай! – сказала она. – Только... Ты побудь, я на минутку...

Она выскользнула из каморки, тщательно притворив за собой дверь. Антон стоял, занятый своими мыслями, они кружились возле Зоськи, от благоразумного поведения которой слишком многое зависело в его решении. Конечно, он понимал, что прямолинейности партизанского мышления в ней будет достаточно, видно, не так просто склонить ее к единственно правильному выводу, придется, пожалуй, начать издалека и постепенно подвести к неизбежному. Главное, чтобы она поняла всю безнадежность их партизанских мытарств, несравнимость их скромных сил с силой фашистского гиганта, с которым не может справиться вся Красная Армия. Зоська к тому же не вправе забывать, что в Скиделе у нее мать, и должна понимать, какой опасности подвергает ее как партизанка. Если до сих пор все в этом смысле сходило благополучно, то это вовсе не значит, что немцам или полиции в конце концов не станет известно, где находится доченька одной скидельской мамы. Антон чувствовал, что в этом был его главный козырь и он выбросит его под конец, если не подействуют все прочие козыри. Правда, в его неплохо продуманном плане было одно уязвимое место: то, что касалось Копыцкого. Как он отнесется к Голубину и его подруге, когда те явятся на жительство в Скидель, все-таки оставалось неизвестным. И даже если сам он отнесется к ним благосклонно, то как на это посмотрят его начальники, немцы?

Антон топтался на примятой соломе каморки, задумчиво глядя под ноги. В глаза ему попался растоптанный окурок на полу, нагнувшись, он подобрал его и понюхал. Это был окурок немецкой сигареты – тонкий, из желтоватой бумаги, хотя, конечно, курить тут мог кто угодно – от немцев до партизан, наверное, народу тут перебывало немало. Беглым взглядом Антон окинул выпиравшие из стены гранитные бока камней и под окошком в углу увидел грязный обрывок бинта. Потянул за него – из-под соломы вытянулся целый клубок замусоленных, ссохшихся от крови бинтов, которые он брезгливо отбросил в сторону носком сапога и стал заталкивать поглубже в солому. В это время в каморку вбежала Зоська с неестественно бледным лицом.

– Антон! Там...

– Что такое?

– Там убитые!

Убитые – не живые, убитых можно было не бояться, подумал Антон, убирая руку из кармана с наганом. Зоська выскочила из каморки, и он не спеша пошел за ней через языки снежных суметов в дальний, с обрушенной крышей, конец оборы.

– Вот, видишь? Я гляжу, думала – камни, подхожу, а это убитые. Глядь, боже! Да это же наш Суровец! – вся содрогаясь от волнения, говорила Зоська.

Антон подошел к стене, где в сумраке нависшей полуобвалившейся крыши за грудой камней лежали убитые.

Действительно, один из них был Суровец. Антон сразу узнал его по венгерскому песочного цвета кителю со множеством пуговиц на борту – такого шикарного кителя не было ни у кого в отряде. Других признаков удалого подрывника осталось немного, разве что его непокорная, всегда распадавшаяся надвое шевелюра, которая теперь была примята и смерзлась от залепившего ее снега. Суровец лежал на спине вдоль стены, раскинув босые, в грязных потеках ноги, с правого бока чернела у него рваная дыра в кителе. Видно, еще у живого из нее наплыло много крови, которая темной лужей смерзлась на грязном, в навозе, земляном полу. Рядом, привалясь правым плечом к стене, сидел, согнувшись и низко уронив голову, другой партизан, в грязной голубой майке. Все верхнее с него было снято, и в майке на спине чернели три кровяных дыры от пуль, вышедших где-то спереди, – все там у него, на груди, животе и коленях, было залито заскорузлой спекшейся кровью. Этого второго Антон знал мало, даже не помнил его фамилии, он появился в отряде недавно, говорили, какой-то комсомолец из местных.