Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник)

— Вот, отец уже с Урала прислал, почитай.

Николай пробежал небольшое, в страничку, послание Алексея Ивановича Басова, где он сообщал, что жив и здоров, писал, что у него по горло дел — в открытом поле строят эвакуированный завод.

Николай встал из-за стола, нетерпеливо прошёл к окошку, взглянул на улицу. Оставалось не так много до конца отпуска, и надо было обязательно увидеть Надюшку.

Глядя на сына, Марья Васильевна поняла его беспокойство.

— Я сейчас отойду ненадолго, — он взялся за шинель. — Пройду к Надежде.

Николай накинул шинель и взялся за ручку двери.

— Погоди, сынок, погоди! — остановила Марья Васильевна. — Давай присядем.

Они присели. Николай тревожно посмотрел на неё.

— Я не хотела тебе говорить, да вижу, что ты весь в нетерпении, — начала она. — Коля, Надюшки больше нет.

— Как это нет? — глаза Николая расширились. — Почему это нет? А где она?

— Фашисты убили.

— Не верю! — выдохнул Николай. — Не могут они её убить!

— Погоди, успокойся, послушай, — волновалась и сама Марья Васильевна. — Надя недавно окончила военные курсы, тут у нас. Ну, вот её да ещё несколько девчонок послали на крышу гостиницы, ну там вон, знаешь, у Тверцы. На крыше, так в народе говорили, стояли пушка и пулемёты. Девчонок-то звали — Вера, Надежда, Любовь, как в церковном празднике.

— Они должны были сбивать фашистские самолёты, — продолжала мать. — Несколько дней назад были сильные налёты фашистов. Произошла беда утром, часов в одиннадцать или в двенадцать. Фашисты стали летать над городом, бомбили мост через Тверцу, дома, а девчонки-то стреляли с крыши по немецким самолётам. Какой самолёт пролетит мимо, какой развернётся, и опять летит. Ну, вот один прямо над девчонками гудел, они в него и стреляли. И что думаешь? Срезали его, молодцы наши девчонки! Смотрят, а он чего-то задымил, вдоль Тверцы за мост полетел, туда, в сторону Дальней Троицы, а потом из него густой дым повалил. Подбили, значит.

— «Попали, попали!» — кричали девчонки, обнимали друг друга на крыше, прыгали от радости, — уже сквозь слёзы говорила Марья Васильевна. — Вот глупенькие-то, нет, чтобы посмотреть туда-сюда. Да куда уж там, от победы бдительность потеряли. А тут со стороны бульварки, ну, где ещё школа с ёлочками, от Ильинки, значит, — другой летит фашист, заходит на девчонок со спины. И стал по зенитчицам палить из пулемёта: «Ты-ты-ты!». И девчонок — нет! А ведь радостные прыгали: попали, сбили.

— Откуда ты узнала? — осёкшимся, будто чужим, голосом спросил Николай. — Может, Нади среди них не было?

— Откуда узнала? Да весь город об этом случае говорил. И хоронили-то их вместе, я была, видела.

Николай заплакал, уронил голову на колени матери. Она гладила жесткие волосы сына, утешала тихими словами, и из её добрых глаз падали слезинки.

Ещё до рассвета Басов проснулся, наскоро попрощался с родными и вышел из дома. Он добрался до Московского шоссе и на первой попутной машине, которая взяла его, покатил в сторону Калинина.

В глубине сердца переживал Николай своё горе. То и дело Надюшка являлась ему в мыслях — улыбающейся, нежной. Он не мог представить её светлые глаза, навеки закрытые, а её саму — навсегда опущенной в серую и сырую землю. Не хотел верить, что он уже никогда её не увидит, какое-то наитие подсказывало, что они когда-нибудь всё равно будут вместе.

Николай вдруг вспомнил, что намечал проведать друга отца и своего бывшего учителя Усова Александра Александровича, который увлекался историей, был известным в городе краеведом. Но беда с зенитчицами всё перепутала в его планах, времени не оставалось для посещения краеведа.

Сержант Басов не знал, что девчонки-зенитчицы, охранявшие небо Торжка от фашистских стервятников, были исключением, а не правилом. На самом деле противовоздушную оборону держали военные батальоны и роты, а вокруг города раскинулась сеть армейских аэродромов, искусно замаскированных от глаз врага. Днём и ночью с них взлетали разведывательные самолёты, истребители, бомбардировщики. Они брали курс на Ржев, Андреаполь, Осташков, Вязьму, наносили фашистам серьезные потери.

Не раз бывало, когда наши истребители вступали в схватку с фашистами в небе над Торжком, самолеты с крестами горели и подали в воды Тверцы или на окрестные поля. Не один немецкий пилот нашёл здесь свою бесславную позорную смерть. Обозлённое всё нарастающим сопротивлением Красной армии, командование фашистов отдавало приказания стереть с лица земли военные аэродромы под Торжком.