Василий Милютин - Лаг отсчитывает мили (Рассказы)

Ганюшкин, чтобы задобрить старшину, зачастил к нему за книгами. Выбирал все посерьезнее. Затея кончилась конфузом. Стал старшина расспрашивать о прочитанном, а матрос понес такое, что самому стало не по себе. Покачал головой Поторочин:

— Эх, какой вы еще зеленый, Ганюшкин! Что правый отличительный огонь. Кого вы хотели обмануть?

После ужина моряки не вернулись на лодку. Сегодня — день увольнения. Матросы прихорашивались, как женихи. Поторочин особенно придирчиво осматривал каждого. Даже свежесть носовых платков проверил.

Угрюмый Ганюшкин — ему сегодня во время приборки снова влетело от старшины за небрежно протертые цилиндровые крышки — потянул Виктора за рукав и шепнул:

— Не могу больше. Знаешь, и напьюсь я сегодня!

— Да ты что?

— Эх! — только и ответил матрос, отчаянно махнув рукой.

Уже у ворот городка их нагнал озабоченный старшина.

— Товарищ Ганюшкин! — остановил он матроса. — Скажите, у вас нет свободных денег? Решил спиннинг купить, а денег не хватает. Одолжите. Завтра верну.

Разве откажешь старшине? Полез Ганюшкин в карман, достал деньги.

— Вот, у меня все тут.

— Хорошо. Давайте рассчитаем. В кино собираетесь? С девушкой, наверное. Значит, рубль. Ну еще полтинник на прочие расходы. Хватит? Вот держите. А остальные шесть рублей — за мной. Большое спасибо, что выручили.

Ганюшкину ничего не оставалось, как буркнуть: «Ничего не стоит». А старшина уже отводил в сторону Смолина.

— У меня просьба к вам. Не оставляйте Ганюшкина. Вы знаете, что у него в голове часто шарики из обоймы выпадают. Жалко, если на неприятность налетит.

Угрюмый, неразговорчивый шел Ганюшкин. А Виктор поглядывал на него и думал о Поторочине. И впервые проскользнула мысль: а ведь он, пожалуй, и не такой уж сухарь.

Друзья побродили по парку, посмотрели фильм. Ганюшкин понемногу повеселел. На обратном пути в казарму он предложил:

— Слушай, время еще есть, пойдем к морю.

Было уже поздно, но солнце в этих краях летом долго держится на небе. В его бледном, негреющем свете рябила гладь бухты. У небольшого причала стоял рыбачий вельбот. В разговорах матросы не заметили, как подошли к самому причалу.

— Ганюшкин! Смолин! — неожиданно услышали они знакомый голос. Они увидели старшину. В полосатой, с закатанными выше локтя рукавами тельняшке, он стоял в вельботе, вытирая ветошью запачканные руки. Рядом склонилась над двигателем девушка в ватнике и синем платочке. Выбившийся локон падал ей на лицо, и она то и дело откидывала его локтем, так как ладони были вымазаны маслом.

— Ну, Зина, — теперь старшина обращался уже к ней, — в порядке твоя машина.

Девушка подняла глаза на старшину. Большие, серые, они так и лучились радостью.

— Спасибо, Коля!

«Коля» — как это не подходит для сурового старшины Поторочина. А почему не подходит? Только сейчас Виктор подумал о том, что ведь старшина совсем молод, всего года на полтора старше его.

А Ганюшкин — ох уж этот Ганюшкин! — стоит, ухмыляется:

— Что-то у вас, Зинаида Ивановна, мотор стал часто киснуть.

Старый рыбак, сидевший на носу вельбота, вступился за девушку:

— Это ты зря, сынок. В море теперь у нашей Зинуши мотор как часы работает. Председатель поговаривает, что не мешало бы премировать вашего Николая Иваныча. Ведь он всех наших мотористов подтянул. А еще поговаривает Исидор Трофимыч, — старик подмигнул девушке и пригладил седые прокуренные усы, — не мешало бы такого молодца навсегда заполучить в наш колхоз. Ты уж постарайся, Зинуша.

— Да будет тебе, Савельич! — вспыхнула девушка.

И старшина покраснел. Может быть, потому и поспешил запрятать свое лицо, натягивая на плечи аккуратно выутюженную фланелевку.

По пути в казарму Поторочин протянул Ганюшкину деньги:

— Возьмите мой долг. Не понадобились. Не попал я сегодня в магазин. А вам советую деньги в сберкассе хранить. Глядишь, к отпуску порядочная сумма накопится, родным подарки привезете.

Через несколько дней лодка вышла в море. Шумом и дрожью заполнился дизельный отсек. Воздух стал сизым и горьковатым от паров масла. Смолин тяжело переносил тесноту и духоту отсека. Терялось ощущение времени: не видя солнца, трудно определить, день ли сейчас или ночь. Вахта, отдых, снова вахта. Старшина был, как всегда, требовательным и строгим, придирчивым к каждой мелочи.

— Плохо вы любите свой корабль, — сказал он как-то Ганюшкину, когда тот опять допустил ошибку. — Да и себя мало уважаете. А нужно так служить, чтобы память о себе оставить, чтобы не прошла бесследно ваша служба на корабле.