Сергей Лойко - Аэропорт

— Зачем шли на убой? — до сих пор вспоминал Салам. — Почему не сражались? Столько бы ребят сохранили. Из тех, что шли в колонне, одна треть вышла, одну треть убили, а одна треть в плен попала.

— Прямо, как Красная Армия летом сорок первого года, — добавлял Светик.

И вот вдруг под Петровкой — со всех сторон пальба, из всех видов оружия. И уже взрывы кругом. Впереди народ разбегается в панике. Кто с поднятыми руками, кто с оружием. Врассыпную. Осколок от мины, как космический мусор, беззвучно пролетел кабину насквозь. Водителя убил на месте. Полковнику ползатылка снесло. Пульс есть, но не жилец. Все выпрыгнули из кузова, разбежались. Остались Салам и Светик, стар и млад, с умирающим полковником.

Положили его на каремат. В кузове «КамАЗа» одеяло лежало, как подстилка-блоходром. Накрыли им полковника. Салам подбежал к первому попавшемуся дому. Дом пустой, но идет массированный минометный обстрел. Донесли полковника до дома. А в нем уже половины крыши нет. Опытный Салам быстро нашел подпол, открыл люк, а подпол весь забит ранеными и мертвыми. Смрад оттуда жуткий: смесь запахов смерти, пота, табака, экскрементов, мочи, как в трюме баржи с зэками, идущей в Магадан. Один кричит, они там третий день сидят уже. Половина померли. Полчаса Светик с Саламом под обстрелом вытаскивали обосранных, обоссаных, завшивевших бойцов на свет Божий. Двоих сразу убило миной, которая во двор залетела. Трупы, штук шесть, в подвале так и оставили. Жара страшная. Воздух состоит из пыли и жирных черных мух и оводов. Вот кому раздолье. Столько кровушки. Пир горой. Десерт.

Да, на улице сейчас, похоже, опасней, чем в подполе, но у раненых на улице шансов все равно больше выжить, чем в этой зловонной братской могиле. Что делать? Полковника тащить не на чем. Да и помрет он с ними в поле или в лесу.

Попрощались с ранеными. Оставили полковника на их попечение. Вышли на дорогу. Справа от дороги сепарская или русская пехота (кто их сейчас разберет) идет прямо на них. Сто метров. Как фашисты в кино. Рукава закатаны. Поливают из автоматов от пояса. Маугли с Балу ноги в руки и — в подсолнухи. А полю тому, сухому и неубранному — ни конца ни края. Для картинки красиво, для убегающих — смерть. Стебли трясутся, подсолнухи над ними колышутся. Выдают беглецов. Пули свистят беспрестанно.

Упали. Лежат. Дышат.

— Б...дь! — хрипло шепчет Салам. — Мамой клянусь. Добежим до той лесополосы, брошу курить. Все случая подходящего ждал. Теперь точно брошу.

До лесополосы — метров восемьсот. Встают, бегут. Пули снова их обгоняют. Короче, добежали. Упали, перекатились на другую сторону. Светик лежит, легкие выхаркивает, а Салам сидит, во рту две сигареты сразу. Курит, клятвопреступник.

Днем отлеживались. Ночью шли. По направлению к Волновахе. По звездам ориентировались. Как Ясон с аргонавтами. Тиха украинская ночь... Ели сухие початки кукурузы, если повезет. Их не все убрали. Подсолнухи тоже не везде убрали, но то, что осталось, было так пересушено, что есть невозможно. Клевали, клевали их, как птицы, и дальше шли.

Жажда хуже голода в разы, особенно в первые дни. Жара. За тридцать градусов. А на солнце — и все пятьдесят! И ночью тридцать. Но хоть не печет. Все лужи и ручьи по их маршруту давно высохли. Лягушек и жаб нигде нет. «Их хоть можно в рот засунуть, как аисты или цапли делают, и держать там, посасывать — и закуска и питье, — говорит Салам. — Лягушки — роскошь, ресторан пять звезд!»

В лесополосах ложились, вытягивали пальцами стебли травки. Сверху травинка, если свежая, то зеленая, жесткая, а внизу белая, сочная. Сосали эти стебельки. Слаще меда. Спать или отдыхать ложились возле зарослей лопухов. Утром на них много росы. Вылизывали жадно языком. Чистый родник.

Садам научил Светика восточной пустынной премудрости: берешь камушек, кладешь в рот и катаешь его на языке за зубами. Слюна начинает выделяться. Ее глотаешь. Только смотри, камень не проглоти, а то «х...р высрешь его при таком раскладе». Все лучше, чем свой пот или мочу пить. Они соленые и горькие и не утоляют жажду. Впрочем, ничто не утоляет.

На третий день пути голод начал мучить. Ловили в воздухе таких блестящих зеленых жуков, бронзовки называются, и ели их. Светик сказал, что это навозники, но все равно ел. Во всей Европе — мир. Да что там говорить, почти во всей Украине мир. В Киеве, в Одессе народ балдеет на пляжах, пиво холодное потягивает, в ус не дует. Бабы, опять же. Бикини и все такое.

А здесь не до баб. Здесь два взрослых мужика посреди сухого поля носятся за навозными жуками, чтобы пообедать. Извращенцы!