Сергей Лойко - Аэропорт

— Вы водитель автобуса? — спросил Александра высокий военный лет сорока, в новой отлично подогнанной форме и затянутой каске, когда Рыжий и водитель кончили стрелять и уже направились, было, в дом в поисках «жрачки». — Отлично. Я майор Михайленко, здешний комбат, позывной «Макс». Нам срочно нужно эвакуировать в Первомайск шестерых раненых и двух двухсотых. Вы же все равно должны домой ехать.

— А что ж у вас военной «скорой помощи» нет? — спросил Александр.

— Представьте себе, нет. Если б только этого не было, а тут за что ни возьмись...

— А как же вы раненых эвакуируете?

— Вот так и эвакуируем, с оказией. На чем придется... Бывает, и на велосипеде. А сегодня вот — с вами.

Перебежками майор и водитель добрались до автобуса. Четыре окна разбиты вдребезги, один бок в дырках от осколков. Александр открыл двери. Весь пол в салоне завален битым стеклом. Четверо бойцов внесли раненых и убитых, сами заняли места у разбитых окон и открытой салонной двери с автоматами наперевес. Майор сел рядом с ним в кабину.

Ехать днем было еще опасней, чем ночью. Почти полкилометра по ничейной земле. Как выехали на открытое место, сразу же началась стрельба. Не понятно чья, потому что четверо солдат и двое раненых, что могли стоять, сидеть и стрелять, палили по невидимому врагу без остановки.

Проехали, точнее, пролетели мимо сожженного танка. Стрельба прекратилась. Уже через минуту они с размаху влетели в мирную жизнь. По обочине навстречу друг другу шли две бабы — одна с ведрами и коромыслом, другая с козой. Александр был счастлив видеть их, как никого никогда в жизни. Война была в прошлом. Война была позади.

У огромного знака «Красноармейск» их ждали две городские «скорые помощи». Раненых и убитых быстро перегрузили в них. На полу в салоне растекалось большое свежее кровавое пятно. «Видно, кого‑то во время перестрелки еще разок полоснуло», — решил Александр.

Майор стал жать ему руку, прощаться, извиняться за задержку. И тут у него заработала рация.

— Слушаю тебя, Цунами, — майор отошел в сторонку. — Хорошо. Плюс, плюс.

Он вернулся к Александру. Выражение его лица с приветливого и благодарного сменилось на грустное и озабоченное. С таким лицом просят в долг денег у нищего...

— Вы, конечно, можете послать нас на х...й, и правильно сделаете, — тактично начал майор. — Но там, на самой окраине Песок, там, где мы проезжали, двух гражданских только что подстрелили. Они ехали почти вслед за нами на своей «девятке». Муж и жена, пожилые. Оба ранены. Она тяжело. Транспорта другого щас нет. Что скажете?

— Хули тут говорить, — Александр сел за руль и стал разворачиваться. — Есть, товарищ командир...

Майор остался в Красноармейске, а с Александром поехали четверо солдат с автоматами для прикрытия. Удивительно, но танк проехали без стрельбы. И только потом уже пара снарядов приземлилась где‑то за ними, но далеко. В общем, проскочили. На самом въезде в Пески, навстречу им мчался БТР с желто-голубым флагом на башне и, не останавливаясь, пронесся мимо, слегка задев бок автобуса.

В начале главной улицы дымилась искореженная красная «девятка». Рядом стояли пятеро военных. Затормозив у «девятки», Александр открыл окно и спросил у солдат, где раненые. «Увезли вот минуту назад на бэтере правосеков», — не поворачиваясь, бросил коренастый офицер, без каски, с всклокоченными волосами. Потом вдруг резко обернулся к автобусу. Александр с ужасом узнал в нем Дикаря.

— Дядя! Вот ты‑то мне как раз и нужен! — радостно заорал Дикарь.

Алексей шел назад по грязи через Пески. Стрельба и обстрелы прекратились, словно обе стороны по взаимной договоренности приступили к обеду. Дома на окраине села, где проходила линия фронта, стояли полностью разрушенные. Даже деревья были будто спилены осколками. Дальше, в глубь села, разрушений было меньше. Кое-где в стенах и крышах зияли громадные дыры от снарядов и мин. На улице и вокруг домов было полно мусора, как будто жители целый год вываливали его на улицу, перед тем как окончательно уехать. Целых стекол не было ни в одном окне. В редких случаях окна были затянуты целлофаном или тканью. Это означало, что там мог оставаться еще кто‑то из гражданских.

Рядом с одним из таких домов он и услышал голоса и детский плач. Калитка была сорвана и валялась на земле. Он вошел во двор и увидел скорбную картину: мальчик лет десяти лежал лицом вниз, рыдал во весь голос и обнимал мертвую собаку, видимо, только что убитую осколком. Рядом стояли мужчина и женщина, оба лет сорока. За ними — старая «Волга» с выбитыми стеклами и вся в дырах от осколков, как решето. Метрах в пяти от них, в саду, еще дымилась в земле большая воронка.