Шапи Казиев - Ахульго

Только теперь Ефимка заметил, сколько вокруг было срублено деревьев. Их употребляли на строительство сап, на шалаши и костры. Повсюду лежали пожухлые ветви, на которых остались не успевшие созреть яблоки, абрикосы и груши. Но Ефимка знал место, где деревья остались нетронутыми. Они росли на взгорке, на большой террасе, и от отсутствия садовников разрослись в густой лес. Лучшие яблоки должны были расти на макушках, где было больше солнца, а снизу их не было видно. Ефимка влез на одно дерево, добрался до вершины и вдруг увидел, что невдалеке растет другое дерево, на котором красовались огромные румяные яблоки. Он слез вниз, а затем взобрался на дерево, где заприметил то, что искал. Но в густой листве найти лучшее яблоко оказалось непросто. Наконец, Ефимка добрался и до него и уже потянулся, чтобы сорвать, но вдруг услышал внизу голоса. Он замер, боясь пошевелиться, а затем посмотрел вниз. Под деревом, на расстеленной бурке, устраивались два офицера.

Это были Милютин и Васильчиков.

Милютин достал фляжку, отвинтил колпачок, в котором оказались упрятаны две серебряные рюмки, и налил в них коньяку.

– Ну, брат, за наш успех! – провозгласил Васильчиков, чокаясь с Милютиным.

– Но помни: пуля, конечно, дура, да сам не будь дураком!

– С Богом! – сказал Милютин.

Опрокинув румку, Васильчиков огляделся, ища чем бы закусить коньяк, и начал выискивать среди ветвей подходящее яблоко.

Перепуганный Ефимка отшатнулся, боясь, что его увидят, и яблоко, за которым он влез на дерево, само собой упало с ветки.

– На ловца и зверь бежит, – сказал Васильчиков поднимая спелое душистое яблоко.

Он порубил его кинжалом, они закусили, потом снова выпили и снова закусили.

– Хорошо здесь, – сказал Милютин, растягиваясь на бурке и подложив под голову руки.

– Славная будет губерния, – согласился Васильчиков.

– Тут палку воткни – и на ней плод вырастет.

– А собирать кто будет? – спросил Милютин.

– Ясно кто – горцы. Мужиков сюда не загонишь.

– Если горцы, тогда зачем же с ними воевать? Торговали бы себе.

– Это верно, – согласился Васильчиков.

– Сады водой поливать надобно, а тут кровь кругом. Вон, в Грузии не жизнь, а райские кущи. Правда, случается, и там народ бунтует. Ну да ничего. Шамиль сыночка выдаст, Граббе его пощадит, а царь так и вовсе обласкает. И будут тут тишь, да гладь, да Божья благодать.

– Скорей бы уж, – вздыхал Милютин.

– Я, конечно, за теорию радею, но и практикой сыт по горло.

– Кто же знал, что горцы столь упорно драться будут? – развел руками Васильчиков.

– Будто Ахульго – не голая скала, а сплошное сокровище.

– Значит, есть что-то в этой скале, – размышлял Милютин.

– Свобода! – усмехнулся Васильчиков, снова наливая коньяк.

– Она, брат, не безделица, – сказал Милютин, поднимаясь и беря рюмку.

– Живи мы с тобой в горах, тоже бы, небось, зверьми дрались.

– Ну тогда… За их свободу и за нашу победу!

Они выпили и снова закусили вкусным яблоком. Васильчиков убрал рюмки и закрыл фляжку.

– Я бы еще выпил, – сказал Милютин.

– Кто знает, может, больше не свидимся.

– Свидимся, – заверил Васильчиков.

– Не тебе же колонны вести. Ты только направлять будешь, как и прочие офицеры Генерального штаба. А коньяк прибереги лучше награды обмывать.

В лагере пробили вечернюю зорю, и офицеры ушли.

Ефимка осторожно слез с дерева и побрел на свою батарею. Ему уже не хотелось искать другое яблоко, ему хотелось плакать.

Когда над Ахульго сгустились сумерки, Граббе понял, что Шамиль отверг его ультиматум. Все собравшиеся у ставки всматривались в тающее в темноте Ахульго. Там лишь мерцало несколько огоньков, и никто не спешил порадовать Граббе.

– Так-с, – процедил Граббе, возвращаясь в палатку.

– Вольному воля… А за мной дело не станет.

Остальные последовали за командующим, ожидая его распоряжений. Но Граббе молчал, разглядывая разложенную на столе карту.

– Прикажете штурмовать? – осторожно спросил Галафеев.

– Подождем до рассвета, – ответил Граббе, не глядя на подчиненного.

– А пока пусть изготовится артиллерия. Пора напомнить Шамилю о моем ультиматуме.

Пулло приказал что-то своему адъютанту, и тот поспешил исполнять.

– Так что, говоришь, – обернулся Граббе к стоявшему поодаль Биякаю.

– Плохи у Шамиля дела?

– Очень плохи, господин генерал, – торопливо заговорил Биякай.

– Совсем плохи. Мюридов мало осталось, и то половина – старики, и женщины с детьми в пещерах сидят.