Шапи Казиев - Ахульго

– Лиза?! – обомлел Аркадий, тут же позабыв про свои обиды, которые собирался залить водкой и заесть конфетами.

– Тише, умоляю вас, – ответила Лиза, приоткрывая лицо.

– Как вы здесь? – недоумевал Аркадий.

– У меня не было другого выхода, сударь.

– А… – Не зная, что на это сказать, Аркадий решил осведомиться насчет своих пистолетов.

– Мой футляр при вас?

– Да, – кивнула Лиза.

– Только уходите.

– Отчего же?

– Маркитант грозил, что выставит меня вон, если все откроется. А я насилу уговорила его взять меня с собой.

– А вы не боитесь? – спросил Аркадий.

– Тут ведь стреляют.

– Мне теперь все равно, – махнула рукой Лиза.

– Лишь бы супруга своего увидеть.

– Понимаю, – кивнул Аркадий, хотя мало что понимал, кроме того, что его дуэльные пистолеты были теперь поблизости.

Теперь, когда лагерь снялся и двигался в гору, Аркадий не находил себе места. Ему хотелось излить кому-то свою душу, израненную незаслуженными обидами, но никому не было до него дела. И ноги сами принесли Аркадия к фургону маркитанта.

Аванес зло на него поглядывал, опасаясь, как бы через Аркадия не пронюхало про Лизу отрядное начальство. Попов хоть и покровитель маркитанта, а по головке не огладит. Да еще и оштрафует на бочонок вина, а то и рома.

Но дорога становилась все труднее, быки с трудом тащили тяжелый фургон, а Аркадий помогал, то подставляя плечо, то поправляя съезжавшую в сторону поклажу. И Аванесу ничего не оставалось, как разрешить Аркадию ехать с ними. Казаки, приглядывавшие за Аркадием, ехали поодаль, рассудив, что тому некуда деться.

Когда дорога была более или менее ровной, Аркадий забирался в фургон и начинал рассказывать Лизе о своих несчастьях. Но ей это было неинтересно. Она жадно оглядывала окрестности, опасаясь пропустить цель своего путешествия, хотя и знала, что до Ахульго еще далеко.

Горы были покрыты цветами. Это казалось Лизе чудом, но повсюду были алые острова маков, прелестные кустики сиреневого чабреца, россыпи ромашки, голубые васильки, бело-розовые головки клевера, лопухи, краснеющий шиповник, распустившиеся головки репейника и множество других неизвестных Лизе растений. Кое-где наливались соком одинокие яблони и абрикосовые деревья. В прозрачном душистом воздухе порхали разноцветные бабочки и стрекозы, носились шмели и пчелы. Зачарованная этой неожиданной красотой, Лиза не заметила, как казаки сняли с фургона Аркадия и куда-то его увели.

Идиллический пейзаж навевал Лизе сладкие грезы о скорой встрече с супругом. О том, как он будет тронут, нет, покорен ее храбростью, как она припадет к его сильной груди, как увенчает его сильные плечи эполетами, как он увлечет ее в страстные объятия… Как они вернутся домой, в их тихое имение, и она народит ему детей, которым он потом будет рассказывать о своих подвигах.

Обе части отряда соединились за Теренгульским ущельем. Впереди, над чередой крутых уступов, возвышался хребет Салатау.

Аркадия доставили к Граббе, который в окружении командиров разглядывал хребет в подзорную трубу.

– Нус, – спросил Пулло Аркадия.

– Где же дорога, о которой вы мне рассказывали?

Аркадий растерянно оглядывался, но никаких дорог видно не было. Далеко впереди курсировали разведчики – конные казаки и милиционеры. Было похоже, что и они не могут отыскать сносный путь.

– Показывай, – велел Граббе, оглянувшись на Аркадия.

– Я собственно… – неуверенно отвечал Аркадий.

– Забыл? – грозно спросил Траскин, надеявшийся замять дело, в результате которого из казны исчезла немалая сумма.

– Я помню! – ответил Аркадий.

– Однако тогда были снежные обвалы и нельзя было идти дальше. А дорогу мне показали.

– Так и вы покажите, – настаивал Пантелеев.

Аркадий долго всматривался в вершины хребта, пока не приметил ту, что показывал ему кунак из Буртуная, собиравшийся проводить его до Аргвани. Впрочем, это оказалось не так уж и трудно, потому что речь тогда шла о самой высокой вершине.

– Надо идти туда! – объявил Аркадий, указывая на главную вершину хребта.

– Идти или взлететь? – спросил Пулло.

– Дороги-то нет.

– Должна быть, – уверял Аркадий.

– А наверху перевал.

– Есть дорога! – закричали вдруг сверху милиционеры.

Эта дорога оказалась едва заметной тропинкой, часто и вовсе терявшейся на очередном уступе.

– И это у них называется дорогой? – недоумевал Граббе.

– У горцев все дорога, – сказал Пулло.

– Было бы где ногу поставить. А где нога, там и колесо. Где одно колесо пройдет, там и другое уцепится.