Array Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

Помню эпизод: мы семьей возвращались домой на лошади, и в том месте, где сейчас находится военный городок, я увидела что-то страшное: на деревьях висят шинели, кишки, все кругом в крови, окровавленные белые халаты, руки, ноги, изувеченные тела. Мама нас, детей, пыталась отвернуть от этого зрелища, но мы уже все увидели и сильно плакали, настаивали на том, чтобы не ехать домой. Мама нам сказала, что это погибли наши разведчики, случайно наткнувшись на мины. Когда приехали домой, дом оказался пуст, двери раскрыты, в доме холод собачий, нет картошки, муки, зерна, а нас 6 человек-ртов (четверо детей, мама, бабушка). Мы пошли к тем, кто остался в деревне, просить взаймы кто сколько даст. Дожили до весны, пошла крапива, лебеда. Эту траву перемешивали с небольшим количеством муки и ели тошнотики. А сами думали – побольше бы этих тошнотиков.

Вернулся колхозный скот, и все пошло по-старому, но война еще шла. Лошадей не хватало, чтобы посеять и посадить картошку. Копали вручную поля, все получилось, вырос хлеб, картошка и все овощи. Ура, мы выжили и выросли, во всем стали мудрее. Мой отец Шульдешов Дмитрий Иванович стал работать бухгалтером. Осколок, что был в ноге у отца, вышел сам через 10 лет после войны.

Большое счастье, что закончилась война, началась другая жизнь. Я повзрослела и работала с мужиками и ребятами на лошади, пока не вышла замуж. В совхозе «Борец» Дмитровского района проработала 22 года техником искусственного осеменения.

Устинова Людмила Дмитриевна

Севшая напротив меня в автобусе пожилая женщина одета «с иголочки» – модная шапочка на аккуратно подстриженных седых волосах, черно-белое пальто. Язык не поворачивается назвать ее «старушка» – она похожа на актрису из старого фильма.

…мы разговорились, и женщина оказалась, ко всему прочему, очень приятной и жизнерадостной.

С чуть печальной улыбкой рассказала, как жила в оккупированной немцами деревне, как отца, которого считали погибшим, по бумажкам назвали «пропавшим без вести» и потому лишили ее мать с четырьмя детьми на руках пособия в 5 рублей 60 копеек. Рассказала еще, как мать мазала лица старших дочерей сажей, чтобы хоть как-то уберечь их – девушек и женщин немецкие солдаты нередко насиловали.

– Когда стало совсем плохо, нас эвакуировали, но недалеко, километров шестьдесят от нашей деревни. Погрузили на телегу вещи какие остались… Вы знаете, как нам повезло – мама чудом сберегла лошадь! Не знаю, как немцы ее не забрали. На новом месте нас поселили в большом бараке, где спали все вместе. Пару ночей ничего, а потом вдруг посреди ночи вбегает человек и кричит: «Пожар! Спасайтесь!» Люди повыбегали кто в чем был, вещи, конечно, все сгорели. Оказывается, немецкий солдат ходил от дома к дому с факелом, поджигал крыши. Крыши-то соломенные, быстро занимались, и домишки сгорали в два счета. Хорошо хоть живы остались.

Потом несколько месяцев мы жили под телегой – мама и нас четверо. Лошадь тогда нашу уже увели, и есть нечего было – иногда добрые люди хлеба немного давали, спасибо им… А когда еды совсем не стало, мать взяла с собой моего младшего братика, ему года два было, и пошла на дорогу. По ней немцы шли, и наивная моя мама очень надеялась, что кто-нибудь из них пожалеет женщину с ребенком и даст хоть немного еды. Мы не знали тогда, что немецкие солдаты отступают. Они злые шли, а тут она еще… Но, знаете, к ней один совсем молодой немец подошел и говорит на ломаном русском: «Чего ты, матка?» Она ему отвечает, что вот ребенок от голода прямо на руках умирает. Он ей тогда говорит: «Не стой здесь, сейчас все злые идут, тебя застрелить могут». А потом вытащил из кармана целый кулек конфет и ей в руки сунул. Такой вот хороший человек оказался. Я до сих пор эти конфеты помню, надо же…

– А… потом как? После войны?

– После войны я работать пошла, в поля в сезон, в остальное время шила что-то, яблоки продавала. У нас яблоня росла – яблоки на ней чудесные были, сладкие-сладкие! Вот мы их сами ели, и на продажу оставалось. Денег в то время я вообще не видела, все меняли – на еду, на вещи, на мыло. Но мы даже мыло не могли себе позволить. В баню ходили только вечером, когда уж никого не было, – тогда можно было обмылок найти. Иногда, я точно знаю, соседи нам специально кусочек мыла оставляли, знали, что у нас своего нет…

Женщина вдруг касается моей руки и говорит:

– Давно я здесь не была, я сейчас в Псковской области живу. Приехала приятельницу навестить, помочь ей. Она, бедная, почти не ходит.