— Слушаю тебя, Билл, и будто не уезжал из Вьетнама. Все здесь повторяется. Снова — утечка информации, засады, внезапное нападение, наше неумение воевать ночью, потеря элементарной бдительности, — с горечью в голосе говорил Смит, — и в результате гибель десятков людей…
— Десятков? — перебил его генерал. — Да, десятков наших ребят, а вьетнамцы и корейцы потеряли сотни, не считая тех, кто добровольно перешел на сторону Вьетконга. Я здесь, Юджин, меньше года — очень сожалею, что нам не удалось поработать вместе, — но уже начинаю смотреть на ситуацию через очки с самыми темными стеклами.
— Мне на это потребовалось больше времени, — признался Смит, — где-то на третьем году я почувствовал, что вера в победу выходит из меня, как воздух из шара.
— А что ты думаешь сейчас, поработав уже в центральном аппарате?
— Много, Билл, мыслей, но если говорить откровенно, то таких, чтобы заряжали, поднимали дух, — не очень. Ты не подумай, Билл, что я пораженец, но то, что нам трудно выбираться из этой трясины, несомненно.
— Президент хочет «вьетнамизировать» войну. Ты думаешь, из этого что-то выйдет?
— Не знаю, Билл. Но недавно один ханойский лидер дал интервью французской газете. И на вопрос, как он относится к «вьетнамизации» войны, ответил: «Это марионетизация, а не «вьетнамизация». Даже наши газеты перепечатали это остроумное заявление. Вот ты, много видевший генерал, способный анализировать события и делать из этого анализа глубокие выводы, как ты смотришь на наши перспективы в этой стране?
Генерал поднялся, взял из холодильника еще бутылку вина, откупорил ее, налил в бокалы.
— Я бы тебе все честно рассказал, разложил бы по ячейкам и по полочкам… — Он замолчал на какое-то время, а потом закончил: — Но нет времени: вино откупорено — и его надо выпить. Так говорят французы. Твое здоровье, Юджин.
Генерал отговорил Смита лететь в Плейку самолетом.
— Лучше всего машиной. На полпути к Плейку, в Далате, переночуете, отдохнете на свежем горном воздухе и на следующий день доберетесь до места. Попутчики у тебя хорошие. Майора Теодора Вильсона ты, наверное, помнишь и по Пентагону, и по Вьетнаму, а капитан Эдвард Грэй хоть и новичок во Вьетнаме, но очень способный и интересный офицер.
— А что скажет шеф, если узнает о таком маршруте?
— Пока ты вернешься в Вашингтон, он забудет не только о маршруте, но и зачем посылал тебя в Плейку, — засмеялся генерал. — Мне кажется, что мы все живем в каком-то нереальном мире, из которого никак не найдем выхода. Как Алиса в Зазеркалье.
— Помнишь, президент Кеннеди говорил о свете в конце тоннеля?
— Помню, только его пока не видно. Но я боюсь, что, когда этот свет появится, сзади налетит локомотив. И это будет еще хуже, чем движение в темноте.
Юджин Смит не стал уточнять, что имел в виду генерал, но понял, что Дин опасается за будущее.
По пути в Далат капитан Грэй попросил полковника отклониться немного в сторону и посмотреть джунгли района Мада, на которых испытывались новые дефолианты с повышенным содержанием диоксина — самого сильного отравляющего вещества, действие которого на природу и человека по своим последствиям почти не уступает продуктам ядерного взрыва. Капитану было дано задание визуально определить результаты эксперимента.
Свернув после Бьенхоа с магистрального шоссе, они взяли направление на северо-запад. Сразу за паромной переправой через реку Донгнай стали попадаться небольшие участки леса, пораженные ядами: безжизненные деревья с потрескавшейся корой и опавшей листвой. Траву и кустарники будто опалило близким огнем.
— Здесь смотреть нечего, — сказал капитан, — тут летчики как бы пробовали готовность аппаратуры, выпустили несколько десятков галлонов «оранжевого коктейля». Самое главное — впереди.
По пыльной узкой дороге, проложенной по красноземам, они проехали километров тридцать и были ошеломлены: только фантазия художника, задавшегося целью показать, как будет выглядеть убитая страшным оружием природа, могла нарисовать такую жуткую картину. Деревья-великаны без единого листочка на гигантских кронах, устремив ввысь оголенные руки-сучья, будто обращались с мольбой к небу. Когда-то здесь буйствовала тропическая зелень, теперь хозяйничала смерть. Страшно было смотреть на эту печальную умерщвленную красоту. Стволы деревьев красных и черных пород, реликтовой тропической сосны печальными гравюрами отпечатывались на фоне голубого неба.
Читать дальше