Михаил Домогацких - Последний штурм

У Белого дома демонстранты потребовали, чтобы президент Никсон вышел и сказал что-нибудь в свое оправдание. Но ни Никсон, ни кто-либо из его помощников не решился встретиться с наэлектризованной массой демонстрантов.

Когда крики, требовавшие выхода Никсона, стихли, над демонстрантами прогремели слова:

— Друзья! За год, что президент Никсон находился в Белом доме, Америка потеряла во Вьетнаме только убитыми десять тысяч человек. Их принесли в жертву богу войны, которому поклоняется администрация. Давайте покажем, что мы помним о каждом погибшем, и будем бороться, чтобы остановить гибель наших ребят.

И сразу будто непроглядная ночь опустилась на землю, вызвав трепет и невольный ужас у тех, кто со стороны наблюдал за демонстрантами: десять тысяч черных воздушных шаров, выпущенных ими, закрыли на какое-то время солнце и небо. Каждый шар — обвинение и память.

Демонстрация уже стала расходиться, а шары все еще плавали в небе, болтались, зацепившись за деревья, опускались на зеленую лужайку перед Белым домом…

Полковник Юджин Смит после ночного дежурства в министерстве обороны, вернувшись домой, не мог заставить себя лечь спать. В последние дни он не выходил из состояния тревоги, ожидания какой-то беды или чего-то крайне неприятного. Он — разумный, трезво мыслящий человек — не мог найти объяснения своему гнетущему состоянию. Оно начало захватывать его еще там, во Вьетнаме. Но, вернувшись домой, поездив по знакомым местам, побывав у матери в родном штате, он постепенно успокаивался, чувствуя как будто освобождение от непосильной ноши на плечах. Бывая на встречах у друзей, он оттаивал душой и уже стал обращать внимание на красивых женщин, подумывая порой: а как бы пошла его жизнь дальше, окажись эта симпатичная, стройная блондинка его женой? Но дальше таких предположений он пока не заходил и серьезных шагов не предпринимал.

Кончилось его отпускное время, и Смит, давно получивший назначение в управление стратегической разведки, приступил к исполнению новых обязанностей. Первое время, заполняя пробелы, образовавшиеся в профессиональных знаниях из-за долгого отсутствия, полковник, верный своему характеру, с головой ушел в работу. Он изучал досье с документами, долгие часы проводил в архиве над уже ставшими вроде ненужными и полузабытыми старыми инструкциями и решениями. Времени свободного почти не было. Приходил домой, принимал душ, включал телевизор и наслаждался отдыхом. Лишь кадры вьетнамской кинохроники возвращали его в недавнее прошлое, но оно, то тревожное прошлое, как-то легко отступало, когда на экране начиналась демонстрация какого-нибудь увлекательного фильма.

Перелом в его настроении стал происходить тогда, когда он начал читать документы, связанные с началом большой войны во Вьетнаме. Он, стоявший очень близко к вьетнамским событиям, как бы заново переживал каждый зигзаг в политике. Полковник скоро обнаружил, что до него доходили в то время лишь слабые отзвуки происходящего и в Белом доме, и в Пентагоне. Эпицентр событий был в этих двух учреждениях. Как ослабленная расстоянием волна землетрясения едва ощущается на далекой периферии, так и события, происходящие на высших ступенях власти, едва долетали до этажей, где работали такие, как он.

Чем внимательнее вчитывался полковник в служебные, еще и сегодня чрезвычайно секретные документы, тем большая тревога заползала в сердце и сознание. Не готовый пока дать объяснения этому состоянию и выразить его в каких-то словах или действиях, он тем не менее понимал, что так долго продолжаться не может. Надо взять себя в руки, разобраться с тем, что происходит внутри у самого себя, отбросить все комплексы и заняться порученным делом.

Переодевшись в гражданский костюм, который редко одевал последнее время, он подошел к зеркалу и внимательно осмотрел себя.

— Ну что ж, Юджин, — с одобрением проговорил полковник, — ты держишься молодцом. Почти совсем не пополнел. Костюм будто вчера сшит по твоей фигуре.

Машинально проверяя карманы, полковник обнаружил в одном из них небольшой листочек бумаги, написанный его рукой, но каким-то уж очень неровным почерком. «Пьяный, что ли, был? — вспоминал он. — Или в темноте писал?» Разгладив листок, он прочитал: «Капитан Аллен. Кантхо. Поговорить о его сомнениях в штабе. Потеря уверенности в себе и веры в командование».

— Бедный, бедный Юл, — с горечью произнес Смит, опускаясь в кресло перед низким столиком. — Прости, дружище, за то, что тогда, в суматохе дел, не помог тебе, и за то, что, вернувшись домой, не вспомнил о тебе.