Мариам Ибрагимова - Полковник Яковлев. Ученый на старте

20 июня Яковлев в штабе округа встретил майора Медведева. Они были знакомы со времени учёбы в академии. Позже приятель из Ленинграда переехал в Москву и служил при Генштабе. На ходу осведомившись о делах и самочувствии, условились встретиться вечером на квартире Яковлева.

Николай Андреевич занимал небольшую комнатку в доме, расположенном недалеко от военного городка. До прихода Степана Ивановича капитан купил бутылку «Столичной», закуску, накрыл стол. Майор Медведев не заставил себя долго ждать. В домашней обстановке капитан и майор сразу перешли на «ты» и обращались друг к другу по имени.

Во время застолья, рассказав друг другу о себе, о родных и близких, они перешли к теме службы. Николай похвалился своим повышением в должности, сообщил между прочим, что рано утром выезжает с помощником телеграфистом на мотоцикле в Берёзово на проверку одного из летних лагерей. Там в лесу сооружается запасной объект проводной связи. Хозяин предложил московскому гостю воспользоваться его комнатой на время отъезда. Майор с грустной улыбкой поблагодарил товарища и заметил, что он здесь ненадолго, не задержится в Минске. Настроение у капитана от хмельного стало заметно приподнятым, а вот в глазах гостя оставалась лёгкая печаль.

– Ты, друг мой, что-то не в настроении, не сердечные ли дела одолевают? – шутя, спросил Николай.

– Нет, я не отношусь к разряду мужчин, которые из-за сердечных дел вешают нос, – ответил майор.

– Тогда отчего такой подавленный? Не узнаю тебя, – не унимался Яковлев.

– Ничего особенного, мнительным, наверное, стал в последнее время, тревога вселилась в душу.

– Отчего бы это? На службе, говорят, у тебя всё удачно, дома полный порядок. А нервишки, я вижу, сдают… Рановато, брат мой, рановато! – Помолчав немного, Яковлев весело добавил: – Ты, брат, с меня пример бери: никогда не унываю, в сердце бушует весна, даже в зимнюю стужу, в любви порядок, даже если кто и нанесёт обиду. Знаешь, кто научил меня не унывать?

Майор внимательно посмотрел на капитана.

– Бабушка, ещё в далёком детстве. Младшим был в семье, озорным, за это старшие частенько наказывали меня, я плакал от бессилия и гнева. Бабушка утешала: «Ты, унучек, не гневайся и слёзки не лей, не давай волю злому духу, сдерживай его унутри…» «Бабушка, какому духу? У чьём «нутри»?» – с досадой спрашивал я. А она спокойно поясняла: «У каждом человеке самим Богом посажено два духа – добрый и злой. Промеж собой единоборствуют. Если побеждает злой – человек творит плохие дела, если верх берёт добрый – становится добрым, ласковым. Боженька таких любит». «Бабушка, а что надо делать, чтобы мой добрый дух победил?» – не унимался я. Она отвечала: «А ты сам помогай доброму духу, вдвоём-то легче одолеть одного». – «Как же помочь доброму духу?» – «А как почувствуешь, что зло тебя донимает, ты и скажи себе: не буду злиться, не буду озорничать, а то принесу неприятности маме, папе, бабушке… Лучше дружить с братом, с сестрёнкой, не таскать кота за хвост, не садиться верхом на собаку, не нырять в чужой огород. Вот тогда добрый дух с твоей помощью и начнёт одолевать злого. Тот прижухнет и подчинится твоей воле, а значит, и воле доброго духа, и вырастешь ты хорошим человеком».

– Да, в бабушкином, хоть и наивном, нравоучении всё же есть глубокий смысл, – задумчиво сказал майор.

– Ещё какой! – воскликнул хозяин. – Я хоть и убеждённый атеист, но в суровые минуты жизни вспоминаю бабушкину науку и легко подавляю в себе неприятные чувства.

– Всё это хорошо, но бывает, на душе такое творится, что трудно подавить этот самый злой дух, – тихо заметил майор.

Яковлев замолк.

– Ты когда-нибудь задумываешься о войне? – вдруг оживился майор.

– А как же, о войне только и говорим, готовимся к ней, даже поём: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути», – весело протянул Яковлев.

– Да, готовимся… Поём… А по-настоящему мало кто из нас знает, что такое война.

– Откуда знать, – согласился с приятелем Николай. – Необстрелянные, пороха не нюхали…

– Твоё детство, Коля, прошло в родном доме, при отце-матери, при бабушке, других близких. Ты не хлебнул из горькой чаши сиротской доли. А у меня Первая империалистическая отняла всё: и дом, и мать с отцом, и родных… Один добрый человек подобрал меня на далёком полустанке – голодного, чумазого, в лохмотьях, больного тифом – и определил в приют. Не знал я ни материнской ласки, ни отцовской заботы. Но был счастлив, когда слышал доброе слово от воспитателей. И человеком вырос вроде неплохим, надёжным. Живу с любимой женой, растим двоих мальчишек, за судьбу которых переживаю.