Мариам Ибрагимова - Полковник Яковлев. Ученый на старте

Во время бомбёжки убило молодую мать, трое мальчиков, плача, ползали по голой земле и от неё не отходили. К мальцам подползли два бойца. Старший из братьев сказал, что бабушка живёт в деревне Крупки, недалеко от Борисова. Бойцы увели детей с собой.

– Немцы здесь не воюют, они убивают, – бросил на ходу Яковлев.

– Да, уже который день зверствуют, – откликнулся сержант. – Гонят людей куда глаза глядят. Рассчитывают на незримого союзника – голод. Голод – это верная смерть, и для войск, и для беженцев.

Восемнадцать деревень сожгли. Село Полик уничтожили сразу. Население скрылось в лесу, часть расстреляли, в основном стариков. Казалось, в Белоруссии все стали партизанами. Голодные, опухшие, они жили в землянках по двадцать-тридцать человек. Бойцам было приказано делиться пайком, давать по половнику супа и по сухарю. У партизанского командира Теткова отряд состоял из тысячи человек. Всех распределили по участкам, на каждые тридцать километров от десяти до двадцати человек. Партизаны устраивали диверсии на железной дороге. Питались за счёт окрестных деревень, население добровольно выделяло им продукты.

В Борисов захватчики пришли утром. Неслись на мотоциклах по улицам. Люди прятались в подвалах. Затем фрицы выбили остатки нашей отступающей части, всё сожгли и разрушили. Здоровых, пригодных для работы угнали в рабство.

Между Польшей и Германией были устроены лагеря, где заживо сжигали в крематориях. Вокруг – проволочные заграждения, через которые пропущен ток высокого напряжения. В Майданеке кормили человечьим мясом. У всех пленных выдирали золотые зубы, снимали обувь, одежду. В лагерях содержались пленные солдаты, дети, женщины, старики. Кормили чечевицей, горохом, перловкой, хлеба давали по 400 граммов в сутки.

В лагере устроили ремонтную базу для разбитых танков. Тут же налаживали другую расколоченную технику – машины, бронетранспортёры, мотоциклы…

Во дворе узники возвели для себя бараки. Лидия Исааковна работала в прачечной – стирала солдатское бельё, кипятила, чтобы не осталось вшей. А паразитов было много. На евреев вешали клеймо – круглые жёлтые лоскуты сзади и спереди. Общаться с ними было запрещено, за это наказывали плёткой. Однажды евреям приказали взять всё лучшее с собой, погрузили в крытые машины и в обрыве за лесом расстреляли. Накануне их загоняли туда рыть траншеи, в тех ямах и закопали.

Перед войной молодому армейскому командиру связистов Яковлеву, преуспевающему в службе, полукочевая жизнь военного была не в тягость. Семьёй он пока не обзавёлся, хотя имел даму сердца Анюту, на которой чуть не женился сгоряча.

Ольга Мефодьевна, мать Яковлева, провожая сына, приехавшего после окончания Военной академии на побывку, сказала, положив обе руки на его плечи:

– Ты у меня, Коленька, как на картиночке нарисован! Хотя мужику красота вроде бы и ни к чему, но всё ж не помешает, если Бог не поскупился и на разум. Поди, девки уже заглядываются?

– Заглядываются, мама, только я в их сторону больше глазами стреляю, – улыбнулся Николай.

– Об одном прошу: если какая и охмурит, от женитьбы воздержись. Если любишь меня, привези в мой дом – в старину говорили, на смотрины. Если сердцем почувствую, что годится в невестки, благословлю.

– Но я уже не мальчик, мама, неужто не смогу отличить белое от чёрного.

– Сумеешь, Коленька, в том не сомневаюсь. Но любовь слепа и хмельна до одури. Бывает так: прозреешь и вдруг поймёшь, что перегорел и от той любви и следа не осталось. И чем ярче, чем сильнее полыхает она в тебе, тем быстрее гаснет, что солома в костре. Семейная жизнь складывается у того, кто разумом влюбляется, а только потом сердцем. Такая любовь разгорается медленно, горит в сердце долго, как дубовое полено в печи, и, даже когда пламя погаснет, тлеющие угли ещё долго согревают душу.

– Умная ты у меня, мама, профессор семейных наук! – воскликнул Николай, поправив на голове матери свисающую прядь волос.

– Профессор не профессор, а за жизнь разное повидала, в людях разбираюсь, – с грустью сказала Ольга Мефодьевна.

– Хорошо, мама, считай, договорились: не женюсь без твоего благословения.

В Смоленске Николай Яковлев прослужил начальником телеграфа штаба дивизии четыре года. В военном городке и встретил свою первую любовь – Анюту, она работала продавцом в ларьке. Кареглазая, словоохотливая шутница, она всегда с подчёркнутым вниманием относилась к молодому офицеру-связисту, он заходил к ней за пачкой «Казбека». Всегда аккуратный, отутюженный, с тщательно выбритым лицом, он не мог ей не понравиться. А когда узнала, что Николай холост, задалась целью приворожить его. К моменту их встречи она развелась с мужем. Принарядившись, Анюта стала ходить в офицерский клуб на танцы, стараясь чаще попадаться на глаза Николаю. Увлекла сначала кокетливой «барыней»: подбоченясь, заглушая гармошку звонкой дробью каблуков, лукаво косила рыжие, как у тигрицы, глазки. Однажды ловким кивком отбросила назад волосы и в горделивой позе стала перед капитаном. Блестящий молодой офицер не ударил в грязь лицом. Взмахивая руками, как крыльями, он соколом описал круг, притопнул каблуками, ударил в ладоши и пустился вприсядку. Танцевал легко, увлечённо, словно в этом состязании хотел одержать победу. Схватил Анюту за руку и под одобрительные возгласы вывел в круг. Гармонист перешёл на искромётную «цыганочку». Анюта, держа косынку за уголки, полузакрыв глаза, медленно поплыла по кругу, страстно потрясая плечами. Набирая темп, она вихрем носилась перед Николаем, успевая перехватывать его восторженные взгляды. С того дня капитан и стал навещать Анюту. Вместе уходили в лес по грибы, на рыбалку.