Юрий Жуков - Укрощение «тигров»

Нина Рубан тряхнула головой, устало расправила руки. Сегодня у комсомольцев было особенно много работы. Кончали приводить в порядок помещение госпиталя, переносили парты в две школы, расклеили сотни две плакатов, провели по нескольким кварталам перепись интеллигенции. Все дьявольски устали, но расходиться по домам никому не хотелось.

И оказалось очень кстати, что раненный в ногу молоденький лейтенант Пуштаев, родом из Куйбышева, по пути в госпиталь забрел сюда, увидев написанное карандашом объявление: «Здесь Дзержинский райком ЛКСМУ».

— А ну, еще раз сначала, — упрашивал чей-то звонкий голос, и лейтенант послушно начинал песню сначала.

— Это Шура Бушева, — рассказывала нам вполголоса, стараясь не мешать певцам, Рубан. Она пришла к нам на третий день. А до войны была моей ученицей, кончила семь классов. Немцы принуждали ее работать, но она скрывалась от них.

Звенели девичьи голоса. Они поднимались все выше, и Шура Бушева, привстав, дирижировала веселым хором.

Нина все еще была взволнована первыми встречами с родным городом. Из него ей пришлось уйти в трудную октябрьскую ночь 1941 года, когда над Харьковом вспыхивали первые сполохи взрывов и едкий дым застилал нарядные проспекты. Тяжело было покидать любимый город. Здесь Нина ходила сначала в пионерский отряд, потом в комсомольскую ячейку, потом в райком. Тогда у Нины была огромная комсомольская семья: в районе работало 17 тысяч комсомольцев. И вот снова Харьков, снова Дзержинский район. Нина Рубан — на старом посту секретаря райкома. Но как все изменилось, как ново и непривычно многое!

Рубан работала эти два года в далеком тылу. Она знала из газет, как разрушен Харьков, как трудно пришлось молодежи, не успевшей в октябре 1941 года покинуть город, как мучились люди в фашистской неволе. Но одно дело читать об этом, и другое — увидеть своими глазами тяжелые раны города.

Все надо было начинать с самого начала: искать, находить комсомольцев, спасшихся от насильственной мобилизации в Германию, в труднейших условиях оккупации веривших в свое освобождение. Надо было немедленно включать этих комсомольцев и молодежь в восстановительные работы, надо было разъяснить населению, что произошло в стране и во всем мире за эти два года. Надо было браться за сотни, тысячи практических дел. Израненный, полузамученный город требовал немедленно воды, электроэнергии, хлеба…

— И вдруг оказалось, что все это не так трудно, как думалось в первые часы, — тихо говорит Нина Рубан, — жизнь берет свое. Знаете, иногда встречаешь обгорелое дерево, живого места на нем нет, и вдруг где-нибудь прорвется листок, за ним еще, и уже тянется новая ветка. Ну, вот и мы так.

Райком живет всего несколько дней. Но прочтешь оперативные донесения, которые связные ежедневно доставляют в обком, пройдешься по району, потолкуешь с людьми и видишь, что комсомольская организация уже живет полнокровной, неповторимой, какой-то особенно романтичной жизнью.

Первой пришла в Дзержинский райком Вера Проценко. Осмотрелась, вынула комсомольский билет, протянула его Нине и сказала:

— Ну вот, дождалась.

На Сумской улице еще рвались снаряды, и последнее стекло в окне райкома надрывно звенело. Но Вера интересовалась только одним: какое поручение ей дадут. Она была убеждена, что сидеть сложа руки теперь, когда опять создан райком, просто немыслимо. Нина сказала:

— Очень хорошо, что ты пришла. Нам надо немедленно организовать санитарную дружину. Веди сюда своих подруг, и мы сообща возьмемся за дело.

Нина привела в райком свою ровесницу Галину Олешко. Галина с риском для жизни избегла отправки в Германию. Теперь ей очень хотелось взяться за любое дело, какое ей будет поручено. Эти двое привели еще группу девушек, те — новые группы. Так завязались узелочки длинной нити, которая постепенно охватывает весь район. Нина поручила руководство комсомольскими дружинами девушкам, которые первыми пришли в райком. В ее тетрадке записаны полные данные о каждой: кто она, откуда, какое у нее образование, где живет, какую работу выполняет. У некоторых нет комсомольских билетов: одни вынуждены были уничтожить их во время обысков, другие не были комсомольцами и только теперь хотят вступить в организацию. Таких уже 52 человека.