Борис Харитонов - Особое задание

Так вот какие гости к нам пожаловали!

Эсэсовец вдруг сделал глубокий выпад, обеими руками сильно толкнул Ивана Сапко в грудь и, сбив его на землю, бросился в кусты.

Журов щелкнул затвором автомата, но я успел крикнуть «не стрелять!» — и Журов с Бердниковым бросились в погоню, за ними побежал и Сапко.

Некоторое время слышно было, как Журов громко кричал «стой» и «хальт», затем в той стороне треснула короткая автоматная очередь, и все стихло.

Я подошел к Гилле. Он лежал на земле между камнями вниз лицом. Над ним с приготовленным автоматом стоял Богданов. Гилле лежал, скорчившись от страха, втянув голову в плечи.

— Ауф! — крикнул я, но немец только вздрогнул и еще больше втянул голову.

— Вставай! — крикнул Богданов, тряхнув немца за плечи.

С поднятыми над головой руками, с искаженным от ужаса лицом Гилле поднялся на колени, уставился на направленный на него автомат Богданова, откуда, казалось, вот-вот со страшным грохотом вылетит огненная смерть.

Сзади в кустах послышался шум.

Журов, Бердников и Сапко выволокли на поляну труп Маунца, положили его возле валяющейся на земле шинели.

— Зачем стреляли? Надо было догнать, — недовольно начал я.

— Это Николай Попов, — еле выдохнул Журов, — Стоял на посту возле просеки… услыхал крики… видит — немец бежит, ну и трахнул его…

Увидев труп Маунца и окончательно одурев от страха, Гилле вдруг вскочил на ноги и с поднятыми над головой руками побежал в кусты. Богданов одним прыжком догнал немца и подставил ему ножку.

Мы все окружили лежащего.

— Что ж ты, мамкин сын, — Богданов схватил Гилле за воротник и поднял его на ноги, — торопишься на тот свет, как поповна замуж…

Гилле снова упал на колени и, протянув руки в нашу сторону, торопливо, глотая слова, забелькотал:

— Я не эсэсовец… Я все расскажу… Я не хотел… Они заставили — и Ашенбреннер и Кюнце, — он указал рукой на труп Маунца. — Я не хотел…

— Кто вас послал в лес к партизанам? — прервал я его.

Гилле замолчал, тупо уставившись на меня и ловя ртом воздух.

— Ну, ну, давай, вышпрехивай! — подтолкнул его стволом автомата Богданов.

— Генрих Ашенбреннер… штурмбанфюрер… руководитель противопартизанского отдела пардубицкого гестапо. Он и документы готовил, и всю историю придумывал вместе с Кюнце, — снова кивок в сторону трупа, — Это Кюнце придумал своих лошадей пострелять на дороге… Кюнце — эсэсовец, шарфюрер…

— Что вы должны были у нас сделать?

— Войти в доверие, узнать, кто из чехов помогает партизанам, если удастся — уничтожить руководство и радиостанцию, сообщить, где находятся партизаны.

— Кому сообщить, как?

— Сообщить в гестапо в Пардубице по телефону из любого села.

— Кто в селах связан с гестапо?

— Я не знаю. Я все рассказал. Не убивайте меня… — немец умолкает, снова протягивает к нам руки, и в его глазах слезы и такая мольба о пощаде, что я отворачиваюсь.

…Что же делать с тобой, Теодор Гилле, или как тебя там, — может быть, и для тебя это имя придумал штурмбанфюрер Ашенбреннер? Что делать? Может быть, ты еще не убивал, еще не проливал невинной крови, не успел стать палачом?

Не успел!.. А стал бы!.. Из волчонка вырос бы матерый хищник. Ты уже стал этим хищником и шел по нашему следу. Врал, изворачивался, в душе надеялся на удачу, под конец даже поверил в нее, ликовал, что сумел одурачить русских… Ты хотел принести гибель нам и многим честным людям, нашим помощникам и друзьям. Нет! Ты враг, фашист! Иначе зачем же ты пришел сюда в лес? Зачем?..

Начальник противопартизанского отдела пардубицкого гестапо штурмбанфюрер Ашенбреннер охрипшим, скрипучим голосом жаловался врачу на мучившие его всю ночь сильные боли в желудке. После такого разноса, какой учинило вчера приезжавшее из Праги начальство, не удивительно, что хроническая язва давала себя знать во всю.

— Вилли, — потребовал он наконец, — сода и твои пилюли мне не помогают. Давай морфий!

Моложавый, круглолицый врач в чуть тесноватом новом гестаповском мундире облизал языком пухлые красные губы.

— Вам, Генрих, следует поехать в Карлсбад. Кроме язвы, у вас, по-моему, и печень не в порядке, — сказал он и вынул из кармана небольшую коробочку с пестрой этикеткой.

— Какой теперь к черту Карлсбад! — Ашенбреннер со стуком бросил на стол карандаш, вспомнив, как вчера орал на него комиссар Янтур. — Что это у тебя, морфий?

— Новое патентованное средство. Моментально снимает боль. Три таблетки…

На правом настольном телефонном аппарате замигала сигнальная лампочка и чуть слышно дзинькнул мелодичный звонок. Ашенбреннер схватился за трубку.