Александр Елизарэ - Рядовой для Афганистана

Надо только выучиться ждать,

Надо быть спокойным и упрямым,

Чтоб порой от жизни по-лу-чать,

Радости скупые телегра-а-мы!

Надежда, мой компас земной,

А удача – награда за сме-елость,

А песни довольно одной,

Чтоб только о доме в ней пе-е-лось…»

Все мое существо сжалось, сердце колотилось не в такт и как-то жалобно. Я вспомнил отца и маму, заснеженный аэродром какого-то маленького городка, куда мы с мамой прилетели к внезапно заболевшему отцу. Батя тогда работал там вторым тренером местной хоккейной команды и сильно простыл на одной из тренировок. Мама отпаивала его куриным бульоном и чаем с малиной. Она бранила отца, что тот неисправимый романтик-хоккеист и даже дурак, готовый работать за гроши, лишь бы это был хоккей. Отец кашлял и соглашался. Мы забрали папку домой. Мама была довольна, а я счастлив. Городок провожал нас страшным морозом и пургой, кажется, это был Череповец. Старый красный трамвай, похожий на черепаху, сошел с рельс и стоял, заметаемый снегом. Почему-то этот трамвай мне врезался в память об этом городке.

Я вырос и стал еще большим дураком, чем мой отец. Завтра, нет уже сегодня, я полечу в далекую и опасную страну, где бандиты и басмачи русским солдатам отрезают головы и вспарывают животы, где молодые пацаны за год становятся высохшими стариками, переболевшими тифом, малярией и желтухой. В страну, где я буду простым солдатом, который, в общем-то, расходный материал, просто ветошь и дерьмо. Мясо для войны. Нет, я все равно полечу туда, я не допущу, чтобы меня заменил пугливый деревенский паренек, я справлюсь! А разве у меня есть выбор? От судьбы не сбежать. Бабушка была права. До встречи, Афганистан!

Немного поворочавшись, я тревожно уснул. Чистейший горный воздух и пение цикад, сделали свое дело. Приснился мне пыльный Афганистан, наш самолет все садился и снова садился в пустыню. После приземления нам раздали винтовки. Почему винтовки? И по горстке патронов. Мы бежали сквозь ветер и пыль. Я никак не мог представить себе врага – образ душмана 24 24 Душма́н – враг (в переводе с афганского). Чужой, душегуб, разбойник, террорист. Тот же самый моджахед. не желал вырисовываться в моем подсознании. Душманов я так и не увидел, только ветер и песок… Под утро мне приснилась моя медсестра из Каунасского батальона, она была в майке-тельняшке, из которой то и дело выпрыгивали непослушные маленькие груди с розовыми почти острыми сосками и в прозрачных трусиках с кружевами, сквозь розовый шелк которых угадывался заросший нежной растительностью упругий девичий лобок. Она смотрела на меня и была совсем рядом, я видел ее розовый ротик, карие глаза и пышные длинные волосы, падающие почти до пояса. Она была счастлива со мной, а я с ней. Мы просто смотрели друг на друга не прикасаясь… но на самом интересном эпизоде меня растолкал Витек Кинжибалов, мой друг по нашему несчастью, или счастью: «Подъем, великий мастурбатор ВДВ, самолета заждалась , однако, ха!»

Утром после завтрака пронесся слушок, что солдатик, которого вчера откачивали после марша, помер от разрыва сердца в больнице Ферганы, а вернее еще раньше, в «УАЗике» «бешеного» полковника. Этот слух в солдатской среде распространили вездесущие прапорщики. Двое из них написали рапорта и отказались лететь в Афганистан. Я их не виню, это их дело. У каждого своя причина, чтобы не лететь на войну. Мы поверили и молча почтили пацана, так и не долетевшего до своего Афгана. Горько, а может судьба оберегла его и не позволила пересечь эту грань, где его ждала бы еще более страшная участь? Кто его знает? Я первый раз озлобился на старшего офицера, на того полковника, который погнал нас по Ферганской долине в сорокаградусном пекле. Солдат умер. Полковник не виноват. Никто не виноват. Русский солдат погиб, так и не долетев до своей войны, оступился, упал в верблюжью колючку и уснул. Может он просто хотел пить? Почему солдатам не дали воды…

В маленькое окно железного клуба, я увидел как солнце садится за горы. Первый день в Афгане догорал. В клубе нас примерно двести молодых солдат. Об этом доложил огромный майор тому самому полковнику, который жал мне руку на аэродроме. Полковник требовал точно уточнить количество новобранцев, цифра двести ему явно не нравилась, от этого у него дергалась щека. После поголовного пересчета нас оказалось сто девяносто семь, не считая десятка офицеров и нескольких прапорщиков.

Если нас из Гайжюная летело двести пятьдесят, значит, в Фергане остались полсотни десантников, наверное, они прилетят завтра.