– Вы здорово танцуете, – сказал он.
– Да?
– Да.
– Вы тоже.
Билл держал ее за спину – очень осторожно, не прижимая к себе.
Негр, игравший на саксофоне, вываливал голубые белки, заходясь от счастья и ритма.
– Вы меня держите, как ядовитую змею, на дистанции, – сказала Сара и сразу подумала: – «Зачем я это сказала?»
Билл снова покраснел и прижал ее к себе.
– Так ничего? – спросил он.
Сара засмеялась. Негр уронил на грудь свой саксофон и поклонился. Он хорошо играл, и ему здорово свистели. Билл подвел Сару к столику и заботливо развернул ее кресло. На третьем кресле сидел парень в летной форме. Он был еще моложе Билла, но совсем уже лысый.
– Это Самни, – сказал Билл, – он тоже летает бомбить чарли.
Самни молча поклонился Саре.
– Как потанцевали? – спросил кто-то рядом.
Сара обернулась: никого не было.
«Этого мне еще не хватало, – подумала она. – Звуковые галлюцинации начинаются, глупость какая…»
– Что будете пить? – улыбаясь, спросил Билл.
– Ничего не пейте, – сказал тот же голос.
Сара снова обернулась, потом незаметно заглянула под стол: «Может быть, это карлик, который пел гадости?»
– Здесь есть хороший «перно», – сказал Билл.
– Угости даму коньяком, – сказал тот же голос, и Сара поднялась со стула, приложив пальцы к ушам.
Билл упал на стол от смеха.
– Это он, – говорил он, хохоча, – это Самни, он так умеет! Он умеет говорить, не открывая… не открывая… – хохотал он, – рта…
Сара опустилась на стул и улыбнулась, растерянно посмотрев на Билла, а потом на Самни.
– Ну, пока, ребятки, – сказал тот же голос, а после Самни открыл рот и, выдохнув, произнес другим, тонким голосом, таким, каким он разговаривал обычно: – Я их здесь так веселю. Пока. Я скоро вернусь.
– Куда ты? – спросил Билл.
– На вылет.
– Далеко?
– Нет, туда же, где были вы. – Он поднялся, поклонился Саре и спросил: – Вы не рассердились?
– Я испугалась, – ответила Сара.
– Сначала все пугаются. А потом смеются. Очень смеются. Я не прощаюсь: мы вернемся через час – мы ж реактивные, а не тихоходы типа АД-6, – и он подмигнул Биллу.
Глядя вслед ему, Билл сказал:
– Славный парень. Его однажды сбили, мы его отвоевали у чарли с вертолетов, они чуть было не взяли его в плен. Так что же будете пить?
– Виски, – сказала Сара.
– Ого! – сказал он и, быстро взглянув на Сару, снова покраснел.
«Мальчик не знает, как подступиться, – подумала Сара. – Он сам этого хотел, – вдруг подумала она, увидев лицо Эда. – Он сам хотел, чтобы я спала с другим. Тогда ему было бы легче перед собой. И со мной тоже – ночью. Он сам говорил: ничто так не возбуждает, как порочность и доступность».
– Я и так пьяна, – решила она помочь Биллу и густо покраснела. – А если я выпью еще – вам придется тащить меня на себе.
– Я оттащу, – сказал Билл и начал суетливо искать глазами кельнера, – я оттащу, не беспокойтесь…
01.59
Степанов сидел на большом теплом камне и смотрел на пыльную полосу Млечного Пути. Пересекая Млечный Путь, излучая пульсирующий зеленый свет, медленно пролетел чей-то спутник.
Степанов слышал у себя за спиной плеск воды и тихий смех Кемлонг. Она провалилась в болото и сейчас, взяв у него фонарик, пошла мыться в маленьком озере. Она положила фонарик на камень, чтобы мыться не в полной темноте. Степанов чуть обернулся, доставая из кармана сигареты, и увидел в луче света Кемлонг.
– Холодно? – спросил Степанов.
– Что?
– Я спрашиваю: не холодно?
Она обернулась на его голос, доверчиво посмотрела в темноту и ответила:
– Сначала всегда бывает холодно, а после тепло.
Степанов вспомнил венгерскую художницу Еву Карпати. Она была похожа на Кемлонг такой же – через край – женственностью и при этом застенчивостью ребенка, считающего себя уродцем. Степанов испытывал чувство острой жалости к таким женщинам; он видел их в старости, и в нем все сжималось от гнева – нет ничего беспощаднее и холоднее времени. Оно ничего не жалеет; безразличие времени казалось Степанову унизительным и неразумным. «Остановись, мгновенье!» – так и осталось заклинанием поэта. Можно остановить коня или ракету, несущуюся со скоростью звука. Нельзя остановить время.
Ева Карпати водила Степанова по своему крохотному ателье и показывала картины, смущаясь того, что она ему показывала. Картины ее были прекрасны: синий, таинственный, грозный лес и девушка с голубыми голубями в нежных ладонях, или сумеречное туманное утро и лицо той же громадноглазой девушки в чердачном окне, и красные черепицы, по которым ходят белые атласные голуби.
Читать дальше