– Семерка! – произнес он.
– Тьфу! – отплюнулся Семеркин.
– Тьфу! – следом за ним отплюнулся Проценко.
Петраков и на этот раз промолчал.
Это Сугробов бьет пока по неподвижным мишеням, а что станет и какие результаты выпадут на долю майора, когда мишени будут выпрыгивать из-под земли всего лишь на несколько мгновений, разворачиваться боком и вновь нырять в преисподнюю – там несколько метров катиться на роликах, затем, приблизившись к срезу бруствера, возникать вновь? Эта программа хоть и усложненная, но для группы Петракова она – обычная.
– Неинтересно все это, – проговорил Проценко. – Бедная наша Родина! Ее так и хотят написать с маленькой буквы.
– Сережа, а ты знаешь, что такое патриотизм по-украински? – спросил Токарев, не отрывая глаз от бинокля.
– Нет.
– Это когда Москва пишется с маленькой буквы, а сало – с большой. Так что нашу Родину кое-кто уже давным-давно пишет с маленькой буквы.
– Это примерно то же, что я сказал.
Сугробов тем временем выстрелил еще несколько раз. Только одно попадание у него было в десятку.
– Неверную поправку на ветер дает, – не удержался от замечания Петрович.
Сугробова сменил следующий стрелок – плечистый парень с золотистым пушком в подскульях – похоже, школьник из солдат срочной службы. «Срочник» стрелял более уверенно.
– Девятка… восьмерка… девятка, – неспешно считал попадания Токарев.
– Вот ему и надо быть майором, – хмыкнул Проценко.
– Не согласен, – возразил Семеркин, – по результатам он даже на сержанта не тянет.
– Девятка… десятка… восьмерка, – закончил тем временем счет «срочника» Токарев и вновь подкрутил колесики бинокля.
Петраков завалился на заднее сидение «икаруса», закинул руки за голову.
Временами на него накатывало ощущение безысходности, чего-то тяжелого, тоскливого, камнем придавливающего душу, и он не понимал, не мог понять, откуда все это идет, из каких нетей? Он пытался совладать с собою, заставить сердце работать нормально, изгнать из него тоску, освободиться от глухой тяжести, ни с того, ни с сего заползшей ему в душу, но куда там – победы его были короткими: он мог освободиться от тоски на несколько минут, и не больше, потом эта отрава вновь наваливалась на него.
У него возникало чувство, будто он прошел мимо чего-то очень важного, мимо человека, призванного сыграть поворотную роль в его жизни, мимо некого шаманского камня, который надо было поднять и положить в карман, а он пнул в него ботинком и, даже не оглянувшись, проследовал дальше. А теперь вот расплачивается…
С другой стороны, понятно, в чем его промахи, за что он расплачивается. Ошибка его жизни – Ирина. Сколько было красивых девушек – не сосчитать, выбрать можно было любую, и тогда бы у него была верная царевна Несмеяна, а выбрал он Ирину. Впрочем, тогда, в далекой молодости, она была совсем иной – загадочной, романтичной, будто гимназистка, с серыми серьезными глазами и трогательными ямочками, обязательно возникающими на щеках, как только она начинала улыбаться. От той, далекой Ирки Мурашевой не осталось ничего, Ирина Петракова совершенно не похожа на Ирину Мурашеву, это – разные люди.
И откуда только у нежного создания берется расчетливая мужская жестокость, в голосе вместо серебристых колокольчиков звенит танковое железо, в глазах вместо доброжелательности появляется беспощадность? Петраков, размышляя об этом, всякий раз приходил к выводу, что свобода, данная женщине, на пользу обществу не пошла – общество от этого сделалось лишь хлипким и каким-то бесполым. Все растеклось, стало размытым, каркас, на который была натянута шкура, повело в разные стороны, дерево пошло трещинами – женщины, потянув на себя одеяло, не смогли справиться ни с землей, ни с хозяйством, ни со временем, ни с обществом, ни со страной – все у них поплыло… Общество, где заправляют женщины, обречено на гибель.
Так уже было. Был матриархат, только вот ничего путного из этого не получилось, от матриархата остались грустные воспоминания, да пыль веков.
Будущее имеют только те государства, где четко соблюдена «семейная» структура: женщине – женское, мужчине – мужское. Когда же женщина – удав, а мужчина – лягушка, ничего хорошего не жди. Если это происходит в семье – семья разваливается, если происходит в государстве – разваливается государство.
Вот тебе и демократия. Вообще-то, демократия – это порожденье адово, а не Божье.
Но причем тут Ирина? Петраков закрыл глаза – об Ирине думать не хотелось.
Читать дальше