Борис Крамаренко - Пути-дороги

Андрей первый устремился навстречу атакующему полку. Казаки его сотни, сдвинув на лоб папахи, без единого крика бросились за Андреем. За ними повернул и весь полк.

Конные сотни сошлись в яростной схватке. В злобном исступлении дико ржали кони. С лязгом отскакивали друг от друга стальные клинки. Герасим Бердник выбил пикой из рук Семена Шмеля шашку, и, отбросив пику, левой рукой вцепился ему в горло, а правой, сжатой в кулак, бил его по побелевшему лицу:

— Это тебе, вражина, за батька моего! За то, что работой его в гроб вогнал!.. А это тебе, собачий урядник, за турецкий фронт — за весь наш взвод.

Увидев впереди в окружении охраны полковника Леща, Андрей рванулся ему навстречу.

Но Лещ, мелькнув голубым верхом папахи, скрылся из виду.

Белые сперва в одиночку, а затем целыми группами вырывались из боя, уходили в степь. Многие, бросая на землю оружие, сдавались в плен.

Бой постепенно затихал.

В развороченную брешь белого фронта устремилась шестидесятитысячная Таманская армия, а за ней потянулись из станицы обозы. Сдерживаемые фланговым огнем таманцев, белые не решались переходить в контратаку.

В конце дня Андрея, несшего со своей сотней охрану обозов, вызвали в штаб.

Первая колонна уже влилась в станицу Гиагинскую, и Андрей поскакал к видневшейся вдали станице.

Приехав к школе, занятой временно под штаб, он увидел Матвеева, садящегося в тачанку. Сзади нее походной колонной выстроился конный полк.

Андрей подскакал к тачанке:

— Товарищ командующий, прибыл по вашему вызову.

— Ступай в штаб, там Батурин тебя уже ждет, — улыбнулся Матвеев, протягивая Андрею руку.

На крыльцо вышел Батурин:

— А, Семенной! Иди сюда.

Батурин увел Андрея в штаб и, усадив его на одиноко стоявшую в углу пустого класса парту, положил перед ним карту и сел с ним рядом.

Через полчаса они прощались на крыльце штаба. Батурин, обнимая Андрея, тихо проговорил:

— Если по пути будут встречаться разъезды нашей Одиннадцатой армии, уходи от них… чтобы не вступать в ненужные объяснения и не раскрывать цели разведки.

… Ночью из уснувшей станицы в безмолвную степь нырнул десяток всадников. Впереди маленького отряда маячила высокая фигура Андрея.

Бледный луч луны, изредка пробивавшийся из разорванной ветром тучи, на миг вспыхнул на его серебряных погонах. Сзади послышался насмешливый шепот Мишки Бердника:

— Ваше благородие, наденьте бурку — погоны дюже блестят. Еще свои за кадетов примут.

Андрей молча накинул бурку и пустил жеребца галопом.

Целую ночь пробирался отряд степью, держа путь на Лабинскую. Под утро Андрей вывел разъезд к вьющейся между степными курганами проселочной дороге. Поравнявшись с Андреем, Герасим Бердник спросил:

— А мы не заплутались, Андрей Григорьевич?

— Черт его знает, может, и заплутались. Целую ночь блукали…

Скинув с плеч бурку, Андрей стал шарить биноклем по степи. Вдали из–за поворота дороги показалась тачанка. Серые кони шли крупной рысью.

— А ну, погляди, Герасим, — вроде как сестра милосердная едет.

Бердник вскинул бинокль:

— Наша — красноармеец на козлах. Ого, да у них на тачанке пулемет.

Андрей, привстав на стременах, еще раз посмотрел на быстро приближающуюся к ним тачанку:

— Наша–то наша, а спросить дорогу — кто его знает как…

Бердник, хмуро посмотрев на Андреевы погоны и кресты, сплюнул:

— Да-а! Вроде напугать можем…

Андрей с минуту стоял в раздумье, затем решительно тронул повод:

— А, черт, что будет! Пошли!

Марина проснулась от окриков нескольких голосов. Открыв глаза, она увидела, что тачанка окружена белыми. Над нею нагнулся с лошади молодой офицер и внимательно заглядывал ей в лицо:

— Маринка!

— Андрей, ты?!

У Марины потемнело в глазах. «Неужели этот наклонившийся к ней офицер — ее Андрейко?» Она машинально провела по лицу рукой, как человек, отгоняющий страшный сон. «Переманули… Продал своих, продал… На офицерство польстился…» — молнией пронеслось у нее в голове.

— Маринка! Коханая моя! — Андрей протянул к Марине руки, но, встретившись с ней взглядом, беспомощно оглянулся по сторонам.

— Сказать или нет? — пробормотал он. И снова наклонился к Марине. Тихо, чтобы не слышал кучер, проговорил:

— Маринка! В разведке мы. Понимаешь? В разведке при Таманской армии.

Лицо Марины прояснилось. В ее глазах вспыхнули радостные огоньки. Она вскочила на ноги и, все еще недоверчиво косясь на Андреевы кресты и погоны, всхлипывая, прижалась к его груди.