Георгий Марков - Отец и сын

— На зверя собаки лают. Бродит где-то поблизости.

Порфирий Игнатьевич беспечно махнул рукой и ушел.

Ведерников отвел рычажок с мембраной, пустил граммофон. Надюшка почувствовала, что она тут лишняя, и убежала на кухню.

Вдруг где-то совсем под окнами прогрохотал выстрел, и протяжный визг раненой собаки огласил берег. Кибальников выскочил из спальни, подхватил Отса под руку. Оба скрылись в сенях. Там была дверь в конюшню, а из нее выход в огород. Ведерников сдернул рычажок граммофона так, что захрустела под иглой пластинка, задул лампу.

— Пойдем, Луша, скорее!

Он обхватил Лукерью за плечи, торопливо повел ее вслед за Кибальниковым и Отсом. Порфирий Игнатьевич, отрезвев в одно мгновение, заметался по прихожей, бормоча:

— Христом-богом прошу, не оставляйте меня одного! Бастрыков это! Бастрыков! Растерзает он меня…

— Не паникуй ты, Исаев! Я тебе говорил, не место этот дом для вечеринок! — ругался Кибальников.

— Не дайте погибнуть! — откровенно хныкал Порфирий Игнатьевич, но его уже никто не слушал. Офицеры стремительно уходили на заимку.

Порфирий Игнатьевич погасил лампу в прихожей, но было уже поздно: в ставни забарабанили с такой силой, что зазвенели стекла. Исаев приложил ухо к продушине, в которую был просунут железный болт. Два мужских голоса крыли матерными словами и собак и хозяев, которые спят мертвецки или делают вид, что спят. Порфирий Игнатьевич хорошо запомнил голос Бастрыкова. Нет, ни один из этих голосов не походил на комиссарский.

— Кто это? Кто там? — закричал Исаев в продушину.

— К Порфирию Исаеву мы! Из Томска! — послышалось из-за стены.

Дрожа от страха, Порфирий Игнатьевич вышел на крыльцо, прячась за толстой резной стойкой, крикнул:

— Эй, кто там? Отзовись-ка!

Собаки почуяли хозяина, перестали лаять и только рычали.

— Порфирий Игнатьич, открой. Из Томска мы, к твоим гостям приехали.

— К каким гостям? — Со страху Исаев забыл о своих гостях на заимке.

— К тем, которые весной прибыли.

— Ну-ну, сейчас открою.

Порфирий Игнатьевич спустился с крыльца, осторожно подошел к воротам, но открывать их не спешил, опасаясь все-таки какого-нибудь подвоха. Ночь стояла темная, но светил месяц, и, когда облака расходились, его молочно-голубоватый свет пронизывал темноту. В калитке у Порфирия Игнатьевича на всякий случай была выдвижная потайная дощечка. Он чуть поднял ее и увидел прямо перед собой двух рослых мужчин. Они были в сапогах, в брюках галифе с кожаными леями, в полувоенных куртках, в кепках. Порфирий Игнатьевич осмотрел их и раз и два и, осенив себя крестным знамением, открыл калитку.

— Не взыщи, Исаев. Самую злую твою собаку я отправил на тот свет. В ногу мне вцепилась, — смело подходя к хозяину, сказал один из приехавших. Он протянул руку, назвался: — Касьянов. Здорово, Порфирий Игнатьич.

Второй приезжий оказался мрачным и молчаливым. Он сунул Исаеву руку и не назвал даже своей фамилии.

— Он Звонарев, — представил его тот, который назвался Касьяновым.

Порфирий Игнатьевич потоптался, нерешительно произнес:

— Так, значит, один Касьянов, другой Звонарев. А кто вы по званию — по должности будете?

— Кто мы будем? Послушай. Я начальник северного отдела губпотребсоюза, Звонарев — инспектор этого отдела. Прибыли мы на Васюган для организации факторий потребительской кооперации.

— Вот оно какое дело, — недоуменно протянул Порфирий Игнатьевич.

Касьянов уловил это недоумение и сейчас же его рассеял:

— Ну, сам понимаешь, это официально. А на самом деле все обстоит иначе: я полковник Фиалков, начальник разведки подпольного губернского штаба по свержению советской власти. Звонарев — полковник Сновецкий — начальник оперативной части этого штаба. Прошу любить и жаловать!

Исаев от удивления причмокнул языком.

— Большие чины пожаловали! Проходите, ваши высокоблагородия. Мой дом — ваш дом.

— А в доме посторонние есть? — строго спросил Касьянов.

— Никого.

— А кто живет из своих?

— Жена и внучка-малолетка. Спят уже.

— А где разместил наших офицеров?

— На заимке, поблизости отсюда.

— Веди.

Порфирий Игнатьевич пошел впереди, на середине двора опасливо оглянулся, подумал: «А вдруг все обман и никакие они не полковники, а самые неподдельные коммунары?» Испуг продолжался одно мгновение. «А зачем коммунарам прятаться? Явился же тогда Бастрыков открыто и просто», — успокоил себя Порфирий Игнатьевич.

На крыльце Исаев снова чуть придержал полковника. Он с умыслом не торопился теперь. «Если Устиньюшка не дура, то она должна прибрать на столе, чтоб следов попойки не осталось», — думал Порфирий Игнатьевич.