Георгий Марков - Отец и сын

Ожидая Мотьку, все очень волновались, не исключая и Скобеева. Он ходил из угла в угол, закинув руки за спину, и все о чем-то думал, думал. Вдруг остановился, сказал:

— А все-таки, Алексей-душа, лучше, если разговаривать с ней будешь один на один. Ты и она как брат с сестрой, у вас друг с другом свои отношения, свои счеты, свои суды-пересуды. Вы можете и пошуметь и покричать — и все по-свойски. А мы с Надей для нее чужие, незнакомые. Оттого, что в ее тайну будут посвящены посторонние люди, ей может стать во сто крат тяжелее. Короче: ты оставайся, веди с ней беседу, угощай, а мы с Надюшкой в кино отправимся.

Алешка и сам чувствовал, что разговаривать с Мотькой один на один проще и легче, но были у него и некоторые опасения.

— А вдруг, дядя Тихон, она не поверит, заартачится?

— Ну, что ж, это вполне возможно. Вот тогда-то и я пригожусь, и Лавруша, и Надя. Наконец столкнем ее лицом к лицу с фактами. Они же теперь в наших руках.

Скобеев и Надюшка торопливо собрались и ушли. А через полчаса послышался стук в дверь. Алешка поспешил в сени.

Мотька вошла оживленная, розовощекая с мороза. На ней были ботинки со шнурками, юбка-клеш и коричневое полупальто с меховой оторочкой. На голове — мужская шапка-ушанка. Именно в этой одежде Алешка и увидел ее впервые в клубе молодежи как-то ранней весной.

— Ты что же, братишка, приехал и глаз не кажешь? — крепко сжимая Алешкину руку, сказала Мотька.

— Как это глаз не кажешь? Я был у тебя три раза. Первый раз — не застал: ты на лесозаготовки махнула. Второй раз — не зашел потому, что ты с ухажером миловалась, а третий раз — записку оставил. Ну, садись за стол, чай давно готов, тебя жду.

Мотька присела к столу и с удовольствием принялась за еду. Уплетая за обе щеки, она пожаловалась на свою студенческую жизнь.

— Как правило, у всех девчонок последние дни перед стипендией голодные. Даже стрельнуть не у кого.

— А я тебя выручу, сестренка. Сколько тебе? Десятки хватит? — И, не дожидаясь ее согласия, он вытащил из кармана новый бумажник, лихо открыл его, кинул на стол десять рублей.

— Верну, Алешенька-братец, не раньше двадцатого. Вот девчонки обрадуются! А то ведь сегодня и хлеба даже не покупали.

— Возвращать не надо, Мотя. За лето я неплохо подзаработал. А скоро ремонт базы. Опять деньги пойдут. Ну, теперь слушай внимательно. Наказ твой поклониться могилкам на Белом яру не исполнил…

Мотька удивилась:

— Почему так?

Обстоятельно, со всеми подробностями Алешка рассказал о том, что произошло с могилой их отцов.

Мотька насупилась. Хотя живой образ отца все тускнел и тускнел в ее памяти, тягостно было услышать такую новость.

— Уж что ж это дядя Иван Солдат! Куда он смотрел? Не мог, что ль, выбрать места понадежнее? И другие мужики тоже…

— Да ведь реки капризные, Мотя! Кто же знал, что Васюган начнет грызть яр с такой силой?

— А вот насчет памятника дельно вы придумали. И меня в пай на расходы включите. Сейчас не внесу, не из чего, а вот доктором буду — в долгу не останусь.

— Да разве кто тебя осудит?! Что ты!

Они замолчали: разговор хочешь не хочешь настроил их на печальные воспоминания.

— Моть, ты не серчай только. Хочу давно тебя спросить: откуда ты знаешь этого… ну, ухажера своего? — волнуясь, спросил Алешка.

— Как откуда?! Познакомилась. Он ходил в клуб молодежи, и я ходила. Приметила я — посматривает он на меня. Ну как-то подошел, спрашивает: где учитесь, где живете, кто ваши родители? Когда узнал, что я сирота, дочь погибшего коммунара, еще внимательней стал. «Вот, говорит, дочь героя революции вы, а ведете себя тихо, скромно».

«Сволочь!» — мысленно выругался Алешка.

— И как же у вас? Ну, одним словом, любовь или так себе — препровождение времени?

— Ой, братишка, скажу тебе откровенно: полюбила я его. Как только перейду на последний курс, сразу поженимся.

— Это что же, ты так решила или он так хочет?

— И он и я. И одна у него забота, чтоб была у меня специальность.

— Так, так. Видать, весной ты его слова мне повторяла: «Комсомол — помеха ученью, и самое основное в жизни — иметь специальность и хорошо получать…»

— Не скрою — его слова! А что, разве это не правильно?!

— Задурил он тебе голову, Матренка!

— Ну, бросим об этом… Не твое это дело. Я сама знаю, с кем мне дружить.

— Нет, не бросим, никак не бросим…

— Да уж ты что-то начинаешь грозить, Аника-воин!

— А ты постой, погоди, Моть. Ты его не спрашивала, зачем он к нам в коммуну в двадцать первом году приезжал? Не спрашивала?