Георгий Марков - Отец и сын

— Михаил Алексеич прав, Гриша! — поддержал Кибальникова Отс.

— Ну, хорошо, я уступаю, но ставлю сразу условие: одна бутылка — и ни капли больше.

— А больше и достать негде. Здесь, дорогой друг, не Москва, не Петербург, к Елисееву не сбегаешь, даже если у тебя золотые слитки в кармане.

— В таком случае — ближе к делу.

Кибальников зажег свечку, взял тарелку и миску и вышел. Через несколько минут он принес куски мясного студня и соленые огурцы. Потом шмыгнул в куть и вернулся с хлебом, вилками, стаканами и бутылкой вишневой наливки.

— Давай, Михаил Алексеич, разлей ее сразу, выпьем — и конец, — с ноткой недовольства в голосе поторопил Ведерников.

Кибальников ударом ладони в донышко бутылки выбил пробку и с аптекарской точностью разлил наливку по стаканам.

— За нашу встречу, Гриша, за нашу дружбу, прошедшую огни, и воды, и медные трубы, — чокнувшись с Ведерниковым и Отсом, сказал Кибальников.

— И за нашу новую, полнокровную жизнь — без опасений и без терзаний, — добавил Ведерников.

Кибальников и Отс недоуменно переглянулись, потом посмотрели внимательно на Ведерникова и, не поняв значительности его намеков, выпили.

— Ну, как вы живете-то? Есть ли хоть какие-нибудь в жизни радости или… — Ведерников не договорил, потому что его и без слов поняли.

— Вначале, Гриша, крестьянское существование было просто невыносимым, но, как известно, можно даже к тюрьме привыкнуть. Привыкли… — Отс грустно опустил голову.

— Привыкли, Гриша! — подхватил Кибальников. — В каждом положении ищешь что-то отрадное. Ну, первое — это природа. Тут ты всегда с ней. Я теперь приучился радоваться всему: ясному небу, теплому дню на земле, благодатному дождю в весеннюю пору. А второе: крестьянский труд — реальный труд. Ты его видишь глазами и чувствуешь руками и животом. Посеял ты, скажем, пшеницу, вложил в нее труд, и она сторицей окупает твои старания. Ты собираешь добрый урожай.

— Да ты, Михаил Алексеич, прямо философ! — усмехнулся Ведерников.

— А как же! Бог дал человеку разум, и если разум не нашел каких-то точек опоры, то в душе пустынно, как в покинутом доме.

— Михаил Алексеич молодец, Гриша! — вскинув лысую, лоснящуюся от пота голову, воскликнул Отс. — Я часто прихожу к нему, чтобы призанять у него этого спокойствия и созерцательности. Силен дух его…

— Зато ты силен телом, — чуть улыбнулся Кибальников. — Знаешь, Гриша, сколько у нашего Карлыча детей? Трое!

— Верно! И, кажется, будет четвертый. И за что Бог наказал меня на старости лет? — невесело рассмеялся Отс.

— Это хороший признак, Кристап Карлыч. Значит, в молодости ты не растратил себя на пустяки, сберег силы.

— А ведь и в самом деле, Гриша, я был сдержан в молодости, порок разврата был чужд мне…

— А как вы пережили коллективизацию? Коснулась она вас или нет? Я частенько с тревогой думал: «А уцелеют ли от этого урагана наши хуторяне?»

— Пока, ты видишь, уцелели! На хуторах настоящего колхоза не организуешь — все разбросаны. Но все-таки остаться совсем в стороне от коллективизации было невозможно. Мы нашли наименьшее зло. Все мы, хуторяне, объединились в промыслово-кооперативную артель. В зимнее время производим сани, дуги, оглобли. Это дает нам денежный заработок, а наши земельные участки снабжают нас хлебом, молоком и овощами. Мы не единоличники. И фактически и юридически.

— И это устраивает вас, Михаил Алексеич? — спросил Ведерников, когда Кибальников сделал паузу.

— Еще как! У нас с Карлычем уже трехлетний стаж жизни в коллективе. Ты знаешь, Гриша, я часто с благодарностью вспоминаю этого хама и грубияна полковника Касьянова — Фиалкова, который принудил нас идти в сельскую жизнь. В условиях города мы давно бы сгинули. Уцелеть на государственной службе белому офицеру так же трудно, как медведю пролезть в игольное ушко. А тут мы живем. Советская власть довольна нами, а мы довольны ею. Я говорю без тени иронии.

— Обрати внимание, Гриша, как научился рассуждать Михаил Алексеич! — поглядывая то на Григория Ведерникова, то на Кибальникова, засмеялся Отс. — Его трезвый ум заметили даже у нас в артели. Он избран от наших хуторян членом правления. Еще год — и мы увидим его во главе нашего промыслово-кооперативного союза. Советская власть ценит умных, знающих людей. Этого у нее не отнимешь. Вспомни, каким завлекательным оказался лозунг Ленина о привлечении военспецов к управлению Красной Армией. Брусилов-то клюнул именно на эту приманку.