Георгий Марков - Отец и сын

— На будущий год привезем сюда кирпич, сложим настоящий памятник.

Когда столб и доска были приведены в порядок, памятник подняли на плечи и понесли на взлобок. Вырыли яму и поставили памятник надписью к реке.

Алешке захотелось пройти в верхний конец яра, где у коммуны стояли шалаши, строились дома и корчевалась земля под хлеба. Решили проплыть туда на обласке, идти по яру через чащобу и валежник было бы и дольше и неудобнее.

Однако в самый последний момент, когда уже все приготовились занять места в лодке, Скобеев сказал, что бросать базу без присмотра неосторожно: мало ли какой случай может быть.

— Поезжайте, а я останусь, поброжу здесь, поищу ягод к завтраку, — сказал Еремеич.

— Тут ягод дополна! Сюда вот чуть подальше озерко должно быть, и там прямо осыпная черная смородина бывает. Мы с тятей не раз здесь хаживали.

— Ну вот и хорошо. Вернетесь, у вас на столе, как у персидского царя, разносолы, каких свет не видел, и даже птичье молоко выставлено, — усмехнулся Еремеич и посмотрел на Лавруху с озорной искоркой в глазах.

Лавруха причмокнул языком, шевеля крупными ноздрями, сказал:

— И меду на рознюх не забудь выставить. Чтобы, значит, все как следует быть.

— Будет, будет, Лавруша, чище некуда! — воскликнул Еремеич.

Скобеев и Алешка смотрели на моториста и штурвального с дружелюбной улыбкой. Хотя горькие события последних дней выбили жизнь экипажа из обычной колеи, они же и сплотили, как никогда.

Скобеев, Лавруха и Алешка вернулись часа через два. Еремеич уже поджидал их. На песке, возле костра, лежала охапка веток черной смородины, унизанных гроздьями ягод. Побулькивал чай в круглом медном чайнике. Из котла расползался вкусный запах вареной рыбы.

— Ну как, Алексей Романыч, узнал родные места? — спросил Еремеич, когда обласок ткнулся носом в берег.

Алешка сидел на средней доске необыкновенно строгий, подобранный, прямой, сдерживая волнение, которое переполняло его в это утро.

— Ничего не узнаешь, Еремеич, — заговорил он каким-то звенящим голосом. — Срубы почернели, погнили, осели, раскорчеванная под пашню земля заросла молодым лесом, а от шалашей и знатья не осталось. Видать, половодьем снесло их в первую же весну.

Алешка выскочил на берег и, подойдя к Еремеичу, схватил его за руку. Смущаясь и краснея, крепко-крепко стиснул ее.

Еремеич вначале не понял, чем вызван этот неожиданный порыв, но, взглянув на Скобеева, сообразил, что тот важный разговор, о котором условились коммунисты базы, уже состоялся. Теперь взволнованность Алешки передалась и Еремеичу, и он так же молча пожал парню руку, стиснув ее не менее крепко.

— Ну, пора завтракать! А то время к обеду начнет поворачивать! И есть еще одно дело. Скажу за едой.

Еремеич засуетился возле костра, расставляя железные миски и большие эмалированные кружки.

Дело, которое имел в виду Еремеич, увлекло всех.

— Пошел я за смородиной, вижу — озерко. Правильно, думаю, указал Алексей Романыч место, — начал рассказ Еремеич. — Ломаю я смородину, а сам на воду посматриваю. И вдруг вижу — ходят там окуни и караси, как поросята. Ну, думаю, хорошо. Рыба у нас кончилась. Добудем. Иду дальше по берегу, кинул в одном месте взгляд на озеро и — замер: вот такое пятнище мазута или еще какого-то жира на воде плавает! Откуда оно взялось? Ты, Лавруша, случайно не выливал туда отработанное масло?

— Да ты что, Еремеич! С вечера вместе были! А потом, кто же потащит в твое озеро старый мазут, когда река под рукой. Выплесни — и хлопотам конец! Унесет невесть куда! — сказал Лавруха.

— А все-таки кто-то же это сделал? Из ничего жирные пятна не возьмутся, — настаивал на своем Еремеич.

— А ты устья у озерка не приметил? Случаем это не курья какая-нибудь? Может быть, судно туда заходило? — спросил Скобеев.

— Какая там курья! Озеро круглое, все в берегах, кругом лес. Туда обласок через чащобу не протащишь, не то что судно. Ты вот посмотри сам, Тихон Иваныч!

— Посмотрю, беспременно посмотрю. Очень удивительно!

Озеро и жирное пятно на нем так всех заинтересовали, что завтрак закончили необыкновенно быстро.

В кормовой части одного из паузков лежал старый, чиненый-перечиненый бредень. Еремеич взвалил его на спину и, шагая впереди, повел экипаж базы к озеру. Оно было совсем рядом — шагах в трехстах от реки.

Озеро действительно было рыбное и местами до того чистое, отстоявшееся, что, несмотря на огромную глубину, дно просвечивалось, как в ведре. Крупные рыбины ходили, шевеля хвостами и перьями. Но не рыба сейчас привлекала внимание всех. Сбросив бредень, Еремеич пролез через смородинник на самую кромку берега, подозвал отставшего Скобеева.