Михаил Шевердин - Вверяю сердце бурям

Вообще, надо сказать, что Мирза заботился о Наргис. Он приказал собрать в кишлаке лучшие паласы и сюзане. Нашли даже приличный афганский мохнатый ковер, несколько довольно чистых и не очень заплатанных одеял и подушек. Сделать это было трудно, потому что горцы Матчи совсем обездолены. Уже несколько лет в кишлаках хозяйничают басмачи, и все, что можно было, они отняли у мирных горцев. Ватные одеяла — редкость и в обычное время. Горцы всей семьей спят на грубых кошмах, постланных прямо на земляном полу, и укрываются груботканым паласом. Так что Наргис, по выражению хозяйки дома, живет как кашмирская принцесса-малика в роскоши и довольстве. Хозяйка, сморщенная старушка, очень довольна, что в дом принесли столько одеял и подушек. Быть может, в тайниках своей души она питает надежду: не останутся ли сии предметы роскоши в ее доме, когда уберутся отсюда эти воинственные пришельцы. Правда, с тех пор, как этот вельможа — а он не иначе как визирь какого-нибудь шаха — вторгся в ее нищенское каменное жилище, старушка да и ее внуки забыли, что такое голод, потому что Мирзу опекал сам господин Матчинский бек и слал ему каждодневно и плов, и шашлык, и шурпу да мало ли что — и в таком изобилии, что всегда оставалось и для хозяев.

Старушке также нравилось, что она отныне должна была безотлучно состоять при Наргис-бегим, присматривать за ней, выполнять всякое ее желание. Старушка не вникала в отношения Мирзы и Наргис. Запомнила только слова Мирзы: «Она — жена халифа». Какого халифа? Старушка, да и все обитатели Матчи, на сей счет имели самые туманные представления.

Но в глазах старушки Наргис превращалась теперь в некое божество, тем более, что даже своими старческими глазами она успела разглядеть красоту лица Наргис, ее величественную осанку, ее дорогие одежды.

И сейчас старушка сидела, скромно скорчившись, у закопченной, отполированной до блеска черной стены мехмонханы, набожно перебирая четки и, шевеля губами, следила за ногами в дорогих махсы этого важного визиря. А ноги, пестря зелеными задниками ичигов, быстро и неслышно скользили по коврам и паласам. Мирза непрерывно был в движении, хотя бы для того, чтобы хоть немного согреться. От пронизывающей сырости даже не помогал халат, подбитый куньим мехом.

«Хорошо! Благопристойно! — шептала старушка. — Хорошо, достойно. Визирь никогда не должен посещать супругу халифа наедине... Ох, какой был бы срам!.. Но могу поклясться, на коране и воде перед кем угодно, этот молодой визирь за все время, пока они живут у меня, и одного мгновения не оставался наедине с супругой халифа. Очень благопристойно».

Старушка умилялась вполне уместно. Мирза отлично понимал, что приезд его в Матчу с одинокой молодой женщиной мог вызвать нежелательные сплетни. А ему как полномочному эмиссару британского правительства это никак не пристало.

Однако одинокой жизнь Наргис в мехмонхане старушки нельзя было назвать. Именно то, что никто не приходил к ней, кроме Мирзы, позволяло ей общаться с женщинами кишлака, а кто, как не женщины, знали все и обо всем. Сейчас при жалком свете коптящего и распространяющего запахи горелого кунжутного масла чирага молодая женщина писала и старалась не встречаться с живым, нетерпеливым взглядом хозяйки. А та бесцеремонно и губами, и глазами, и пальцами предлагала: «Да выкинь же этого своего надоедливого визиря! Ходит тут, мельтешит. Да убери его. У меня язык чешется. Столько новостей!»

Но Мирза не уходил: перевод статей ему «вот как нужен». Он хочет показать эти статьи их светлости беку Матчинскому и прибавить ему гордости и уверенности в себе.

Приезд Мирзы в этот дикий край верховьев Зарафшана и, конечно, привезенные обещания, не говоря уж о материальном воспомоществовании, вскружили головы главарям басмачей.

Английское правительство вступило в переговоры с Мирзой. Собственно говоря, даже «не вступило», а продолжило их.

Ведь уже в девятнадцатом году тот же Мирза с целой делегацией басмачей, мулл и ишаков ездили за тридевять земель, а летом вернулись в Матчу.

Было тогда семь раз на семь

Сундуков обещаний и клятв.

От одних сладких посулов

На языке был мед и в глазах — золото.

Нельзя сказать, что позже англичане не помогали. Несмотря на расстояния, несмотря на горные хребты и безводные пустыни в Матчу попадало кое-что. И не в малом количестве: и деньги, и винтовки, и патроны, и даже ручные пулеметы. Но «помощь» шла через руки их высочества господина эмира Бухарского, к тому времени уже сидевшего в Кала-и-Фату близ Кабула, и больше всего заботившегося о том, чтобы набить свою мошну.