Валерий Поволяев - Пост № 113

– Девчонки, давайте в палатку, там чайник на примусе закипает. Выпейте по стакану «свежеморковного», переведите дух, а уж потом разбираться будем. Хлеб свежий из полка только что привезли…

Хлеб был серый, мягкий и духовитый. Заварки к чаю не всегда хватало, поэтому покупали либо привозили из полковой столовой морковку, резали тонко и сушили ее, – получалось этакое крошево темно-коричневого цвета. Если насыпать в кружку крошева побольше и залить крутым кипятком, то можно было получить вполне приличный чай.

В палатке было тепло. Шипел, брызгаясь острыми всплесками звука, примус, звук этот домашний, хотя и колючий, был приятен, напоминал о довоенном прошлом, школьном детстве и коммунальных кухнях. Кружка морковного чая, подслащенная сахарином, начала вгонять в сон, и Трубачева, чтобы не задремать, решила выбраться из палатки наружу. Кружилась от усталости голова, примус с большим чумазым чайником норовил поплыть в сторону, надо было немного подышать свежим воздухом.

Рядом с палаткой росла скрипучая слезливая береза, которая когда-то была высокой, но потом макушку ей срубила бомба прорвавшегося к Москве «юнкерса», и береза перестала быть не только высокой, но и песенной красавицей, скрип дерева был печальным, с горькими нотками, рождающими внутри тоску, Ася приблизилась к обрубку ствола, прислонилась в нему щекой.

Следом за Трубачевой на улице оказалась Тоня Репина, ей тоже сделалось не по себе – перенапряглась, хотя деревенская жительница Тоня, привыкшая к сельским нагрузкам, была много крепче других девушек.

– Можно, я постою рядышком? – сиплым шепотом попросила Тоня. – Ноги чего-то дрожат, не могу успокоить.

– Становись, места много, – таким же сиплым шепотом отозвалась Ася, – а ноги… Это от усталости – пройдет.

Воздух был стылым, недобрым, откуда-то тянуло маслянистым дымом, словно бы неподалеку горело гаражное помещение, по промороженной твердой земле волоклись длинные хвосты снежной крупки, от холода невольно ломило зубы.

Пространство было наполнено не только стынью, но и жесткой, буквально прилипающей к коже тревогой.

– Ась, а что это за район, где мы находимся?

– Не знаю, как называется это место, но недалеко отсюда находится граница печально знаменитой Марьиной Рощи. – Трубачева ткнула рукой вправо. – А по другую сторону, также недалеко отсюда, начинается Останкино, – последовал жест влево.

– Ты хорошо знаешь Москву?

Честно говоря, другого такой прямолинейный вопрос обидел бы, а Ася даже бровью не повела, может быть, даже вообще не обратила внимания на его прямолинейную колючесть.

– Если по правде, не очень. Я родилась на Бульварном кольце, а это – самый центр Москвы, жила там, там же окончила школу, все было там, словом. – Ася улыбнулась неожиданно беззаботно, весело. – Марьина же Роща – район легендарный, окраина окраин, тут всегда жили самые легендарные московские разбойники. Нам здесь появляться запрещали. В общем, Марьина Роща ближе к Москве, чем мы.

– А почему запрещали появляться? – наивно округлила глаза Тоня, усталость с нее буквально слетала – как рукой сняло, будто и не было тяжелого пути с шестидесятикилограммовым грузом на руках. – И кто запрещал?

– Взрослые запрещали. – Трубачева хотела объяснить что-то еще, потом поняла, что этого делать не надо, Тоня все равно не поймет, в деревне таких правил не изучали. Москва была для Тони другим государством: неведомым, очень интересным, к которому ее деревня не причислялась.

– Взрослые. – Тоня наморщила небольшой покатый лоб, хмыкнула. – У нас в колхозе взрослые тоже ничего не разрешали, можно было только работать, копать огород, убирать рожь, веять и сушить зерно, всему остальному – вот это. – Тоня скрестила перед собой руки. Жест был выразительным. – В деревне не разгуляешься, – закончила она знающим бабьим голосом.

– В городе – тоже. – Голос у Аси был такой же знающий, взрослый… Бабий, словом.

Из палатки выглянул старший лейтенант, покашлял деликатно в кулак, но аэростатчицы кашля не услышали, и тогда он, помяв себе пальцами горло, рявкнул во всю командирскую мощь:

– Давайте-ка еще по стакану чая, девушки! Пока кипяток не остыл… Быстрее в палатку!

Бивак обустраивали как могли, сами. Раньше в аэростатных расчетах служило много мужчин. Но потом их перебросили на фронт, а в воздухоплавательные полки набрали женский персонал – в основном девушек.

Мужики остались только на командных должностях, да еще кое-где – увечные, пришедшие из госпиталей. А лопаты, чтобы вырыть землянку, подправить капонир или сгородить небольшой ледничок для продуктов, достались женщинам. Так что в девятом воздухоплавательном полку, которым командовал знаменитый полковник Бирнбаум, служили практически одни женщины – девяносто три процента. И старые были в этом полку, и молодые, и красавицы, и дурнушки, и известные, и никому не ведомые, – всякие, словом… Москву защищали все.