Станислав Минаков - «Когда мы были на войне…» Эссе и статьи о стихах, песнях, прозе и кино Великой Победы

Казалось бы, подробности – излишни, они не несут прямо-смыслового содержания. Но речь идёт о тайне поэзии, тайне музыки, что в высшем регистре смыкается с тайной совести, нравственности. То есть – о высшем пилотаже, мастерстве, коему нельзя научить. Это может быть только ниспослано автору. Кто склонен к избыточному пафосу (а я склонен), назовите такое умение поэта к речи – откровением .

Лидия Гинзбург называла немотивированную деталь в художественном тексте необязательной и приводила пример из «Войны и мира» (том 3, часть 1, XXXVII): «небольшие» руки хирурга, который оперирует раненого князя Андрея под Бородином. Всё, что описывает Толстой в этой сцене, важно и существенно для создания картины, а небольшой размер рук – совершенно несущественен. И потому он как бы добавляет новое измерение изображаемому, в силу своей нефункциональности заставляет увидеть в этом враче человека.

И вспомним близкую по силе (к последней строчке Исаковского) строку из стихотворения сопоколенника и тёзки Исаковского – Михаила Светлова. «И Меркурий плыл над нами, иностранная звезда…» (Этот текст, к слову, тоже стал песней – благодаря музыке Микаэла Таривердиева.) В стихотворении Светлова сюжет рассказан устами убитого красноармейца. Светловский эпитет «иностранная» – столь же непостижим, что и «медаль за город Будапешт» у Исаковского. И тоже стоит в последней, то есть вершинной строке стихотворения, отсылающей весь текст словно с трамплина – в вечность.

И происходит то, что Михаил Анчаров называл «тихим взрывом».

Это и есть великая поэзия.

Величие песни «Враги сожгли родную хату» ещё и в том, как она отозвалась в реальной жизни, особенно у бывших фронтовиков. Многие из них воспринимали песню как рассказ о своей личной судьбе. Вот отрывок из одного из сотен писем, которые получил певец М. Бернес: «Сегодня я не впервые слушал по радио в вашем исполнении песню, которая для меня – моя биография. Да, я так приехал! Я три державы покорил . Вот на столе лежат медали и ордена. И среди них – медаль за город Будапешт ».

В. Корнилов, проводя историческую параллель и отчасти соглашаясь с правотой Государя Императора Александра I, вопреки мнению Кутузова, разделённому впоследствии, кстати, Львом Толстым, принявшего решение отогнать французов в 1812 г. от границ России (до взятия Парижа), вопрошает: «… как быть со слезой… солдата? Как быть с несбывшимися надеждами? Да и с городом Будапештом, для которого освобождение оказалось трагедией? Это сегодня всем всё видно, хотя далеко не всем всё понятно. А когда Исаковский писал свой стих, мало кто догадывался, что солдат зазря три державы покорил…<���…> Мало кто тогда предчувствовал, что в таком покорении не будет никакого проку, что покорённые земли придётся возвращать да ещё с немалым для себя убытком, отчего родной Исаковскому Смоленск станет приграничным городом».

Полагаю, что, быть может, и по сей день сложно судить однозначно – зазря или нет были все великие жертвы русского воина на сопредельных с Отечеством землях и далее. Конечно же, остаётся повод для немалых размышлений об употреблённом Исаковским глаголе «покорить», применённым к воинскому пути русского солдата. Вослед вопросу «что есть победа» адресуем себе и русской истории следующий: «что есть покорение»?

Безоговорочно согласимся с В. Корниловым вот в чём: «Поэты куда и талантливее, и мужественнее Исаковского таких стихов не написали».

А медаль «За взятие Будапешта» стала одним из символов той войны, в немалой степени благодаря песне Исаковского и Блантера. Случайно ли фронтовик Исаковский сделал акцент на этой медали? Повторим: наверняка на груди у бойца были и иные награды. Эту медаль получили 350 000 героев, которые провели самый кровавый в истории Второй мировой войны штурм города: с 29 октября 1944-го по 13 февраля 1945 г. Будапештская операция стала не только самой долгой, но и третьей по потерям после Восточно-Прусской и Берлинской. Советская армия потеряла в ней 320 000 человек, 1766 танков и самоходных артиллерийских установок. Потери могли быть намного меньшими, но Сталин накануне 29 октября отдал по телефону приказ Малиновскому немедленно начать наступление на Будапешт и взять его к 7 ноября. Маршал попросил на отдых измотанной армии 5 дней, но Верховный швырнул трубку. Как и предполагал командующий фронтом, с ходу взять город не удалось, операция затянулась.