Юрий Слатов - Моя война

Весь следующий день я пробегал в батальоне, оформляя документы на убытие. А вечером к нам домой пришёл весь городок, чтобы душевно проводить меня на войну. Желали здоровья и удачи, бодрости духа и терпения. Как-то неубедительно для нас с Ольгой звучали слова, что два года – это пустяк: пролетят – не заметите!

Когда разошлись по домам сослуживцы, мы с женой сели за неубранный ещё стол и долго говорили обо всём. О каких-то пустяках, о грустном и весёлом – словно хотели наговориться на два года вперёд. Потом я взял гитару и спел несколько любимых Олькиных песен, записав их на магнитофон. Туда же, на кассету, произнёс трогательную речь, обращаясь ко всем родным, – попросил любить и не забывать меня, а в случае чего – всемерно помогать моей жене растить сына. Получилось пафосно и печально, как в индийском кино. Ольга всплакнула. В общем, все сценарные атрибуты расставания были соблюдены.

Пока мы с женой духовно уединялись, наш годовалый ребёнок, оставшись без внимания, захотел пить. Он обошёл весь стол и допил всё то, что осталось в рюмках после гостей. И, хотя там почти не было спиртного, этого «почти» хватило ему, чтобы спеть нам во хмелю какую-то буйную тарабарскую песню и рухнуть, как подкошенному, спать. Это был его первый опыт в употреблении горячительных напитков. Поэтому в ту ночь наш Игорёк спал особенно крепко и не слышал всех тех взрослых звуков, которые раздавались в нашей маленькой комнате. Звуков, которые создала сама природа в интимных отношениях двух любящих друг друга людей. Двух людей, которые прощались на долгих два года. А быть может, и навсегда.

В Ташкенте было ещё по-летнему жарко. С двумя неподъёмными жёлтыми чемоданами, в которые еле уместились те вещи, которые мне настоятельно советовал взять с собой в Афганистан бывалый майор Цымбарь, я выпал из самолёта. Рано утром вполз в бюро пропусков штаба Туркестанского военного округа. Так как офицеров на службе ещё не было, дежурный милостиво разрешил мне подождать своей дальнейшей участи в каком-то учебном классе. Первое, что я увидел, зайдя в этот небольшой зал, была огромная карта Афганистана на всю стену. Она была подробной, с поднятым рельефом местности. Горы, опять горы, снова горы – цвета карты не отличались многообразием. Лишь в некоторых местах пробивалась зелень. В основном же доминировали коричневые тона гор и жёлтые – пустынь. Я долго всматривался в эту картину, словно хотел увидеть своё ближайшее будущее. Ведь пройдёт всего несколько дней, и я стану частицей этой карты.

– Что, лейтенант, в Афган?

Я вздрогнул от неожиданности. Посмотрел в угол класса и только тогда увидел, что нахожусь в нём не один. За дальним столом, составив стулья для минимального удобства, чтобы спать, лежал майор. Вернее, уже не лежал, а поднимался, доброжелательно поглядывая на меня.

– Так точно, товарищ майор, в Афганистан.

– Меня Витя зовут. Витя Чехов.

Он протянул мне руку. В нашем дисциплинарном батальоне было всего три майора. Это воинское звание было для меня достаточно высоким и никак не ассоциировалось просто с именем. Тем более что и по возрасту товарищ майор был значительно старше меня. Я растерялся, смущенно пожал его крепкую руку.

– Лейтенант Фадеев.

– А зовут-то тебя как, лейтенант? Имя у тебя есть?

Я кивнул головой. Он продолжал:

– Мы ж свои, с Афгана! Я с артполка 103-й десантной дивизии. А ты? Или только едешь? Куда?

«Ух, ты! – подумал я. – Ещё не успел доехать, а уже «свои»!» Но стало отчего-то приятно.

– Юра. Ещё не знаю, куда меня. Вроде в Ростове говорили, что в Гератский полк.

– Ага. Понятненько. С Кавказа, значит. «Чижик»! Я вот вчера поздно вечером прилетел из Кабула. Груз привёз. Вот, всю ночь здесь на стульях кантовался. Жду теперь, видите ли, их решения.

Майор потянулся:

– Слушай! Так ты небось с дороги? Не проголодался? Чего-то жрать охота.

Майор – десантник Виктор Чехов – был на редкость разговорчивым человеком. Через полчаса я уже знал, что груз у него особенный – двести килограммов какого-то лекарства – наркотика. Что это боевой трофей, который взяли десантники на операции. А мой Герат – это на иранском направлении. Что воюет там 101-й мотострелковый полк, который недавно огрёб больших пиндюлей. Что уже пора выпить союзной водочки. Что мечтает он вырваться хотя бы на денёк-другой домой, в Тулу. Что штабные здесь, в Ташкенте, козлы. И что срочно надо сходить куда-нибудь позавтракать… А ещё через полчаса я знал про Витю Чехова буквально всё. Его родители, жена, двое детей, сестра, которая живёт в Москве, и младший брат стали мне роднёй. А все десантники Витебской дивизии – моими боевыми товарищами. И хотя Витя с ужасом смотрел на красный околыш моей фуражки и постоянно повторял: «Юрок! Ну, как можно ходить в таком мабутовском цвете?» – крепло ощущение, что он, соскучившись по новому, «свежему» человеку, сразу расположился ко мне по-дружески. А ещё ему, видимо, очень импонировало то, что слушал я его внимательно, раскрыв рот от интереса, сразу признав в нём величайший боевой авторитет.