Михаил Алексеев - Солдаты

Возле дома, в котором размещались разведчики, шофер из автороты принимал от Сеньки машину.

— Где ключ? — спрашивал он, вытирая черной тряпкой масленые руки.

— Это ты у немцев спроси, — посоветовал Ванин, который все еще был не в духе.

— Я у тебя спрашиваю!

— Слушай, парень, — серьезно предупредил Сенька, — уматывайся-ка ты отсюда подобру-поздорову. А то как бы вот этой штукой тебе красоту не попортил. — И Ванин внушительно повертел в своих руках заводную ручку. Вид его не предвещал ничего хорошего.

— А цепи у тебя есть? — сбавив тон, спросил шофер. — Дождь начинается. Не доеду. Забуксует.

— Ну, это уж другой разговор. Цепи имеются. В кузове они.

— А закурить найдется?

— Нет, брат. У самого уши пухнут.

— Плохо вы, разведчики, живете. — Шофер вывернул карманы брюк и стал вытряхивать в газетный обрывок табачную пыльцу, прикрываясь от ветра и дождевых капель подолом гимнастерки. А Ванин следил, много ли наскребет водитель. Оказалось — немного. Сенька беззвучно выругался и зашагал в глубь двора.

На рассвете дивизия Сизова прорвала оборону противника и во взаимодействии с другими частями, при поддержке танков, овладела городом Красноградом; сбивая вражеские заслоны, советские полки устремились на юго-запад к Днепру…

Разведчики, наскоро позавтракав, выстроились во дворе и ждали команды, чтобы тронуться в путь. Крупные дождевые капли катились по маскхалатам, обмывали загорелые, коричневые руки, сжимавшие автоматы. Наташа стояла рядом с Камушкиным. Маленький халат, перепоясанный широким офицерским ремнем, плотно облегал ее стройную, тонкую фигуру.

Марченко дал команду, и рота быстро двинулась со двора.

Пинчук поспешно укладывал на повозки свое хозяйство. В помощь ему был оставлен Ванин.

— Зараз на Днипро двинем! — ликовал старшина, подмаргивая Сеньке. — Помогай, Семен. Быстрее соберемось!..

Вечером, уже за городом, разведчики узнали о приказе Главнокомандующего о присвоении их дивизии наименования Красноградской. Сенька приободрился:

— Имя-то какое, а? Крас-но-град-ская!.. Это тебе не Мерефа! Конечно, и этот город не ахти какой великий, но красивое название имеет. И за это ему наше солдатское спасибо!..

— Спалылы тильки хвашисты поганючи. Мисто було гарнэ. Сад, а не мисто…

— Ничего, товарищ старшина, возродится.

— А як же! — подтвердил Пинчук. Он словно ждал этого и немедленно стал излагать свои планы на будущее.

Ясно, что, как только кончится война, он, Пинчук, уже немолодой человек, да к тому же еще и голова колгоспу, немедленно вернется домой. Ванину, как полагал Пинчук, придется еще, пожалуй, несколько годков пожить за границей и после войны; надо ведь, чтобы и там был порядок, чтобы люди были людьми, а не черт знает кем, чтобы и там наконец уважалось доброе и великое слово — народ. В общем Сенька останется в армии. Что же касается его, Пинчука, то он придет домой — дела его большие ждали в колхозе. Еще до войны начал Петр строить у себя в артели электростанцию — помешали фашисты. Теперь он обязательно ее построит, и притом большей мощности, чем предполагалось раньше. Восстановит мельницу, маслобойку, крупорушку. И Пинчук не хочет, чтобы колхозники в его селе жили под соломенными крышами. Хватит! Он понастроит им просторные и светлые хаты из кирпича, покроет их крепкой и нарядной черепицей, все дома зальет электричеством, у всех установит радиоприемники, выстроит клуб, — да что там клуб — кинотеатр выстроит! А школу, какую школу он соорудит для малышей! Жаль, что погиб Аким. Быть бы ему директором этой школы (хоронилась в Пинчуковом сердце думка: переманить к себе Акима). А к тому времени подрастет посаженный еще до войны сад на трехстах гектарах — какая же хорошая жизнь будет!..

— Тильки б нам не мишалы бильшэ, — закончил изложение своих больших планов Пинчук.

Настроение у всех троих, — Кузьмич хоть и не принимал участия в беседе, но и его она сильно разволновала, — стало вдруг таким же светлым и радостным, как была светла и радостна эта ночь — лунная, многозвездная и теплая. А утро выдалось еще великолепнее — без единого облака, прозрачно-синее, как в мае, чуть подкрашенное пробивавшимися из-за горизонта лучами пробудившегося солнца. Радовала глаз и окружающая картина: куда ни посмотри — всюду стояли брошенные и подбитые немецкие машины, танки, бронетранспортеры, пушки. И нашим солдатам плевать на них: стоят они, эти фашистские машины и пушки, смирнехонько, беспомощные, укрощенные. А укротители их сейчас бойко шагают по обочинам дорог, стремясь на запад, к Днепру, за Днепр, к границе… Вот они тянутся цепочками — люди в обмотках, с помятыми пилотками и в выцветших гимнастерках, не слишком, может быть, деликатные люди, но зато справедливые. Обгоняя обозы и пехоту, взлохмачивая пыль, с ревом и лязгом мчались наши танки, за ними поспевали «катюши», самоходки. А над всем этим проносились эскадрильи самолетов. И все туда же, на юго-запад.