Михаил Алексеев - Солдаты

— Как же ты… милый, попал сюда?

— Потом об этом… Скажите поскорее, много ли в вашей деревне немецких танков?

Женщина приблизила свое лицо к Акиму и ничего не сказала: уж больно похож был на немца стоявший перед ней высокий и худой солдат.

— Что же молчите, мать? — вырвалось у Акима. И по тому, как он сказал это слово «мать», колхозница окончательно убедилась, что перед ней свой. Она ответила:

— Много, деточка…

— Говорите же быстрей — сколько, — нервничал Аким.

— Много их, окаянных, да вот без бензину стояли. Только сейчас цистерна их приехала…

«Должно быть, с соляркой», — подумал Аким.

— Где она? — горячо прошептал он, схватив женщину за рукав. Очки его блестели.

Колхозница рассказала, что бензовоз стоит у нее во дворе, а в хату набилось «видимо-невидимо» немецкой солдатни, они натаскали кур и теперь заставляют ее их жарить.

Аким схватил у женщины ведра и побежал в переулок. Авдотья — так звали колхозницу — поспешила за ним. Аким лихорадочно обдумывал план действий. Сердце разведчика боролось с разумом. Сердце требовало немедленных действий, разум останавливал. Первым желанием Акима было тотчас же побежать во двор Авдотьи и гранатами подорвать бензозаправщик. Но холодный и спокойный ум бывалого разведчика отвергал это намерение: ведь во дворе, наверно, много немцев, они не подпустят его к цистерне. В конце концов родилось одно, может быть самое правильное, решение.

— Где ваша хата? — спросил он Авдотью.

— А вон, через два дома отсюда.

— Ну, спасибо вам, мать!

Через несколько минут Аким находился возле Шахаева и горячо излагал свой план. Сенька, вернувшийся из поиска, попросил Шахаева:

— Я пойду вместе с Акимом.

Но Аким холодно заметил:

— Не нужен мне помощник. Я и один справлюсь.

Решено было повторить вариант, примененный когда-то разведчиками при уничтожении вражеского моста.

Час спустя после встречи с русским солдатом Авдотья услышала в другом конце селения, где-то на его южной окраине, два гранатных взрыва, за которыми последовала бешеная автоматная стрельба. Немцы, сидевшие в ee хате, побросали недоеденных кур, похватали автоматы и выскочили на улицу, направляясь в сторону перестрелки.

Авдотьин двор опустел. Только огромной тушей чернел бензовоз. Но недолго было тихо и тут. К хате колхозницы подбежал тот самый красноармеец, с которым Авдотья встретилась у колодца. Он был без пилотки. Волосы мокрыми прядями прилипали к высокому лбу. Боец тяжело дышал. Должно быть, до этого он много и быстро бежал. Поняв, в чем дело, женщина заторопила его:

— Пали, родной, пали!..

Она даже не подумала, что бензовоз стоит прямо под соломенной крышей ее хаты.

— Пали же!..

— Скорее уходи отсюда, мать!..

Авдотья выскочила из хаты и побежала через улицу. Она уже была далеко от своего дома, когда раздался взрыв. Мощное пламя плесканулось в черное небо. По улице, освещенной пожаром, бежали немцы. Потом стрельба началась где-то совсем близко. Авдотья поняла, что стреляют на ее огороде. Сердце ее похолодело: «He попался бы, бедненький!»

Аким отбежал в огород и остановился: захотелось еще раз увидеть горящий бензовоз. Он понял, что совершил непростительную ошибку, но понял слишком поздно: немцы уже заметили его и теперь охватывали со всех сторон. Он видел их перебегающие фигуры. «Это — конец», — подумал он с необъяснимым спокойствием. Поднял автомат и с каким-то, не испытываемым ранее злорадным наслаждением пустил длинную очередь по первым попавшимся ему на глаза немцам. Двое из них упали, Аким торжествующе крикнул и снова дал очередь. Враги ответили огнем. Аким кинулся в подсолнухи, задыхаясь от свирепой ненависти к своим преследователям. Сухие, колючие шляпки больно колотили его по лицу, царапались, но всего этого Аким не чувствовал. Не слышал он и того, как над самой его головой вспорхнула стайка воробьев и с веселым, шумным чириканьем перелетела на другое место, в вишни.

Акиму показалось, что он может спастись. Он углублялся в подсолнухи все дальше и дальше. Но вот — тупой удар в спину, что-то сильно рвануло грудную клетку, и он упал, чувствуя, как гимнастерка наполняется теплой и липкой жидкостью.

— Убит, — просто и в полном сознании прошептал он. Язык его ощутил соленый вкус крови. Кровь клокотала еще где-то в горле.

— Обидно… — вновь прошептал он и, путаясь в мыслях, как в паутине, хотел понять, отчего же ему обидно, зачем произнес это слово. И, не найдя ответа, повторил опять: — Обидно…