Михаил Алексеев - Солдаты

Над темно-зеленым ковром леса в безбрежной синеве разгуливали патрулирующие «ястребки» да прокладывали белые небесные шляхи одинокие самолеты-разведчики.

Раненый в сортировочной молчал.

— Терпит, — Камушкин заворочался на койке. — А ведь совсем мальчишка. Я видел, как его несли на носилках… Терпит парень. До войны небось от занозы ревел. А сейчас!.. И откуда у людей сила берется, терпение такое? Словно бы на огне каждого подержали!

— На огне и есть, — сказал Пинчук.

Камушкин вдруг снова поднялся на локтях, заговорил мечтательно:

— Знаете, ребята, о чем я думаю?

— Знаем, Вася. Ты думаешь удрать из медсанбата к нам поскорее. Одобряю! — без малейшего сомнения заявил Ванин.

— Конечно. Но не только об этом я думал. Мне бы вот подучиться хорошенько, — люблю я рисовать, — и написать такую картину, чтобы вот тот, — Камушкин показал в сторону палатки, где еще недавно стонал раненый, — чтобы такие, как он, встали в ней во весь свой рост — большие, сильные, красивые!..

Комсорг плотно сдвинул пушистые брови. Тонкие морщинки паутинками разбежались но его лицу. Так, закрыв глаза, он лежал несколько минут, о чем-то думая. Потом поднял веки и, возбуждаясь и удивляя разведчиков, стал рассказывать им о великих художниках, чьи кисти перенесли на полотна жизнь во всем ее прекрасном и трагическом. Камушкин радовался, как ребенок, видя, что его внимательно слушают. Особенно воодушевился Аким. Споря и перебивая друг друга, они стали говорить о замечательных русских и европейских живописцах. При этом Шахаев успел заметить, что Акиму больше нравились Левитан, Перов, Саврасов, из советских — Сергей Герасимов; Камушкину — Репин, Верещагин, из современных — художники студии имени Грекова, куда в тайнике души он и сам мечтал попасть после войны.

Аким снова поразил Сеньку своими познаниями.

«Когда это он всего нахватался?» — подумал Сенька с легкой, несвойственной ему грустью, искренне завидуя товарищу.

Где-то за лесом туго встряхнул землю тяжелый снаряд. Листья деревьев испуганно зашептали, зашелестели, сорока вспорхнула и замелькала между стволами, оглашая урочище оголтелым криком. В палатке задрожало целлулоидное оконце. Под ногами разведчиков глухо прогудело.

Камушкин умолк, уронив голову на подушку, будто этот снаряд вернул его к суровой действительности.

Аким посмотрел на комсорга, на других разведчиков. «Все они учились в советской школе», — подумал он, и от этой неожиданной мысли ему стало очень приятно.

Попрощавшись с Камушкиным, разведчики вышли из палатки. Сенька о чем-то тихо попросил Шахаева. Тот кивнул головой. Саратовец с независимым и деланно спокойным выражением лица замедлил шаг и завернул влево, на лесную тропу.

— Привет ей от нас передавай!.. — крикнул ему вдогонку Алеша Мальцев с явным намерением смутить отчаянного ухажера.

«Я вот тебе передам!» — мысленно погрозил ему Сенька, недовольный тем, что друзья разгадали его намерение.

Круто повернувшись, Сенька прибавил шагу, направляясь к полевой почте.

Недалеко от палатки, в которой лежал Камушкин, под старым, обшарпанным дубом, обмахивались куцыми хвостами Кузьмичовы лошади. Их хозяин сидел на спиленном дереве и мирно беседовал с пожилым повозочным. Колечки сизого дымка струились из-под усов обоих собеседников и вились над их головами вместе с тучей мелкой назойливой мошкары.

— Вот я и говорю, — неторопливо, с крестьянской степенностью продолжал ездовой, очевидно, давно начатый разговор, — может, умнее после войны будем хозяйствовать. Глины и песку у нас хоть отбавляй. Можно и кирпичный и черепичный в районе для всех колхозов поставить — пожалуйста! Оно и надежней да и подешевше выйдет. И лес возле села сохранится. А то земля-то — наша, и все в наших руках, а иной раз глупости допускали…

Солдат не договорил. Заметив разведчиков, он поднялся, спрятал в карман кисет и валкой походкой направился к своей повозке, медленно переставляя ноги.

— Мабуть, земляка побачив? — спросил подошедший Пинчук.

— Нет. С Волги он, из-под Камышина. Завхозом в артели работал. Все планирует да прикидывает, как бы после войны дела поумнее наладить в колхозе. Беспокойный человек. Люблю таких…

Кузьмич отвязал лошадей, укрепил подпруги, ловко, не по-стариковски вскочил на повозку и выметнулся на дорогу.

— Из якого полка вин? — спросил Пинчук.

— Из артиллерийского. Раненых в санбат привез. Говорит, в эти дни ни минуты не дают покоя — все снаряды возят на передовую. Сказывают, целые горы навозили, прятать некуда…