Михаил Алексеев - Солдаты

Аким Ерофеенко вот уже несколько минут находился в блиндаже начальника политотдела. Демин вызвал разведчика, чтобы сообщить о намерении командования послать его, Акима, на курсы политработников. До прихода Ерофеенко Демин был уверен, что Аким охотно согласится поехать на эти курсы. Однако полковник ошибся. Спокойно выслушав сообщение начподива, Аким попросил:

— Разрешите, товарищ полковник?

— Пожалуйста, говорите. Я вас слушаю.

— Если можно, оставьте меня в роте.

— Почему? — Демин даже привстал из-за стола. — Вы человек грамотный. Теперь вот вступили в партию. Из вас хороший политработник выйдет.

— Возможно, товарищ полковник, политработник выйдет из меня и неплохой. Но я прошу, очень прошу, товарищ полковник, не посылать меня. — Аким спокойно глядел на Демина.

— Да почему же? — еще более удивился начподив, пристально всматриваясь в худощавое, умное лицо этого странного солдата. — Должны же вы расти, в конце концов!

— Все это так, но я прошу…

— Однако же упрямый ты, братец мой, — перейдя на «ты», улыбнулся Демин.

— Я ж хохол, товарищ полковник.

— Ну ладно. Но может быть, ты все-таки скажешь о причине своего отказа. Ведь есть же какая-нибудь причина?

— Разумеется. Но боюсь, что мне трудно будет сказать о ней.

— А ты все-таки попробуй. Глядишь, и получится.

— Видите ли, товарищ полковник, — начал Аким задумчиво. — Я хочу… Понимаете, я хочу закончить эту войну… как бы вам сказать… непосредственно, своими руками, знаете ли… Остаться до конца солдатом…

— Ну, ну! — поощрил Демин, видя замешательство Акима.

— Вот вчера я разговаривал с одним румыном. Учителем работает в Гарманешти. Узнав о том, что я интеллигент, он удивился: «И вы — рядовой солдат?» — «Рядовой, — говорю, — что ж тут такого? У нас есть рядовые и поученее меня». — «Как же так? — удивляется румын еще больше. — У нас, — говорит, — такие, как вы, все по штабам да по канцеляриям сидят. Могли же вы писарем хотя бы стать?» — «Мог бы, — отвечаю ему. — У нас, — говорю, — каждый второй солдат может писарскую службу нести…» Вы, товарищ полковник, удивляетесь, к чему, собственно, все это?

Демин улыбнулся:

— Нет. Продолжайте.

— И кто же, спрашиваю я этого румына, воевать станет, если вес эти солдаты подадутся в писаря? Смеется. «Не понимаю», — говорит. A тут, собственно, и понимать-то особенно нечего. Со временем у нас в стране все станут интеллигентами. Так что же, выходит, в окопах и сидеть некому будет? Ведь Родину придется нам еще защищать, и, может быть, не раз…

— Понимаю. — Демин подошел к Акиму и положил свою руку на его острое, худое плечо. — Мечтатель ты, однако, Ерофеенко, мечтатель… А впрочем, я не настаиваю. Можешь оставаться у разведчиков. Только знаешь, ефрейтор, ты не все сказал. Ей-богу, не все. Лучше уж говори до конца, а то сам за тебя скажу. Ты все еще думаешь о том случае с предателем Володиным? Так ведь?

— Это правда, товарищ полковник. — Аким вздохнул, потрогал очки. — Думал о нем! Мне все еще кажется, что я в неоплатном долгу перед ротой, перед своими товарищами солдатами.

— Ну, это ты зря…

Договорить Демину помешал ординарец. Он вошел с улицы и доложил:

— К вам румын, товарищ полковник.

— Хорошо, зовите. Ну что ж, Ерофеенко, отложим наш разговор до другого раза. До свиданья!

Аким вышел. Через минуту в блиндаж протиснулась широкая плотная фигура Мукершану, который уже несколько месяцев находился в Гарманешти.

— Пришел с вами проститься, Федор Николаевич! — тщательно произнес он имя и отчество Демина, точно радуясь, что может произносить их правильно.

— Очень рад вас видеть, товарищ Мукершану. Садитесь, пожалуйста! — быстро пригласил начальник политотдела, протягивая навстречу Мукершану обе руки. На щеках Демина выступил румянец, очень красивший его лицо, и это оттого, что он не успел убрать вместе с бумагами фотографию жены и сына, на которую сейчас — Демин видел это — посмотрел Мукершану долго и внимательно, даже, как показалось полковнику, с тоской и скрытой завистью.

Мукершану понял смущение Демина и то, отчего оно произошло. Теперь Николае уже сам не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Жена? — Он показал на снимок, с которого прямо на них смотрела молодая женщина с очень строгим и вместе с тем очень простым лицом, освещенным большими спокойными глазами. На руках она держала сына, круглое личико которого ничего не выражало, кроме того, что должно было выражать лицо ребенка, — удивленно-наивной радости и тщетного желания понять, что делается вокруг и для чего все это.