Михаил Алексеев - Солдаты

— А я знаю, кто это! — и он ткнул пальцем в картинку.

— Кто?

— Вон тот большой дядя, который на полу, — сообщил Витька, указывая на вернувшегося недавно от Васильева лейтенанта Забарова.

— Верно, Витя, он.

— Когда я вырасту с того дядю, тоже буду бить, — сказал Витька.

— Кого же ты будешь бить тогда?

— Фашистов!

Разведчики рассмеялись.

— Когда ты, хлончина, вырастешь, может, и бить ужо некого будет, — сказал Кузьмич и старчески вздохнул.

— Как сказать, может быть, и найдется кого… — возразил Камушкин, неожиданно ставший серьезным и сумрачным.

Утром собрались проведать Шахаева. Он находился в медсанбате. Вася Камушкин побежал в редакцию за свежей газетой. Встретившись с Верой возле полевой почты, он узнал от нее о судьбе Сеньки: Ванин, раненный еще на Днепре, находился теперь в армейском полевом госпитале. Вера на попутных машинах ездила к нему. Сенька сказал ей, что «припухать» ему осталось в госпитале недолго, попробует выписаться быстрей, а если врачи воспротивятся — убежит. Передавал всем привет, спрашивал, не слышно ли чего об Акиме, — грустит он о нем. Ему все кажется, что Аким жив. Справлялся и о Наташе, здорова ли и как себя чувствует. Сенька считал, что он и перед ней виноват.

Вместе с солдатами к Шахаеву пришла и Наташа. Медсанбат располагался в двух километрах от Веселой Зорьки, в молодом дубовом лесу, огороженном со всех сторон глубокой канавой. Дежурная сестра провела разведчиков в палатку, где лежал парторг. На ходу она сообщила Наташе:

— Ваша кровь, товарищ Голубева, ему очень помогла. Теперь опасность миновала. Он уже хорошо разговаривает, может сидеть. В госпиталь эвакуироваться наотрез отказался. Врачи хотели его все-таки отправить, но начальник политотдела вступился, велел лечить на месте…

Шахаев спал. Разведчики хотели было уйти, но он проснулся, остановил их, осунувшийся, посмотрел на ребят счастливыми глазами. Признался:

— Думал, забыли совсем. Обидно стало. Горько даже как-то… Вот штука какая… — он говорил с паузами, видно, еще кружилась голова, а в черных раскосых глазах — воспаленный, но живой и, как всегда, умный, проницательный блеск. — А ведь в сущности-то вы не виноваты. Не было у вас времени — и не пришли… А я так… слабость дурацкая… Эгоизм глупый. Над собой сжалился. Нехорошо, — строго осудил он себя и вдруг спросил: — А где же Ванин, Камушкин?

О Сеньке ему тут же все рассказали, а насчет Камушкина успокоили: «Прибежит сейчас, за газетами пошел».

Наташа стояла в сторонке. Ей почему-то было неловко смотреть на парторга, стеснялась. Она вспомнила, как на Днепре, потеряв сознание, он называл ее имя. Шахаев тоже немного смущался от ее присутствия.

— А я тут политинформацию провожу, — рассказывал он, обращаясь к разведчикам. — Скучно без дела. Да и народ вокруг интересный. Вчера один рядом лежал… руку ему отрезали… из новеньких. Спрашивает меня: «Рассказали бы вы нам, как это получилось, что в сорок первом году нас так здорово поколотили немцы. А ведь до войны говорили, что наша армия самая сильная, и вдруг аж до самой Москвы… А вот зараз мы их колошматим. Неужто мы после таких потерь сейчас сильнее стали?..» Вопрос, как видите, серьезный. А мне, признаться, говорить трудно было. Да и чувствую, что не могу объяснить толком. Мочи нет, да и разучился. А хотелось ответить…

Шахаев не договорил. Тихая и грустная улыбка тронула его большие сухие губы. Разведчики ждали, что он скажет еще.

— Объяснил… но, кажется, плохо. Не понял меня вроде тот безрукий… И все же приятно: люди наши много думать стали… Вот, наверное, этот паренек раньше не задумывался над таким вопросом, а сейчас… словно он лично отвечает перед всем миром и все должен знать. Это… — помолчал немного и закончил убежденно: — Хорошо!

В палатку вбежал взъерошенный и сияющий Камушкин.

— Товарищи, слушайте, что я вам прочту, — выпалил он не переводя дыхания и даже позабыл поздороваться с Шахаевым. — Новость-то какая!

Не дождавшись приглашения, Вася быстро развернул газету и торжественно, с дрожью в голосе начал читать:

— «Указом Президиума Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Советского Союза…»

Тут Вася сделал интригующую паузу, посмотрел сначала на Забарова, потом на парторга и, убедившись, что пауза сделала свое дело, продолжал:

— «…гвардии подполковнику Баталину Григорию Ивановичу, гвардии подполковнику Тюлину Петру Васильевичу, гвардии капитану Крупицыну Александру Петровичу, гвардии старшему лейтенанту Гунько Петру Ивановичу».