Кристин Ханна - Соловей

Сейчас – другое дело. Анри и Дидье – и их таинственным друзьям из Свободной Франции – нужно, чтобы Изабель жила в Париже. И она их не подведет.

Витрина магазина укрыта светомаскировкой, решетки опущены и заперты. Изабель толкнула дверь – заперто.

В понедельник, в четыре часа дня? Она нащупала трещину в стене – вечный папин тайник, – отыскала заржавленный ключ, отперла двери и вошла.

Узкое пространство магазинчика словно затаилось во тьме. Ни звука. Ни шороха переворачиваемых страниц, ни скрипа пера по бумаге, если бы он писал стихи, как частенько делал, когда мама была жива. Изабель тихонько прикрыла за собой дверь и повернула выключатель.

По-прежнему темно.

Ощупью добралась до стола, отыскала свечу и старый медный подсвечник. Дальнейший поиск был вознагражден коробком спичек, и вот она зажгла свечу.

Жалкий огонек осветил полную разруху. Те полки, что уцелели, пусты, остальные сломаны и покосились, книги свалены на полу под шкафами. Плакаты разорваны и разбросаны. Как будто здесь орудовала банда мародеров, разыскивая спрятанные ценности и безжалостно уничтожая все на своем пути.

Папа.

Изабель выскочила из магазина, не потрудившись даже положить ключ на место. Она просто сунула его в карман, вскочила на велосипед и помчалась домой, стараясь держаться немногих не перекрытых баррикадами маленьких улочек.

Квартира на авеню де Ла Бурдонне принадлежала семейству отца более ста лет. По обеим сторонам улицы выстроились светлые здания с чугунными балконными решетками и шиферными крышами. Резные херувимы украшали карнизы. В шести кварталах отсюда высилась Эйфелева башня. А вдоль всей улицы – витрины магазинов с милыми навесами, столики кафе, за которыми сидели сплошь жители окрестных домов. Изабель, бывало, медленно брела по тротуару, глазея на витрины и наслаждаясь городской суетой вокруг. Сегодня все было иначе. Кафе и бистро пусты, в продуктовые лавки тянутся очереди – сплошь женщины в поношенной одежде и с усталыми лицами.

Изабель нашарила в сумочке ключ, внимательно глядя на окна отцовской квартиры. Отворила парадное, втащила велосипед, пристегнула его к водопроводной трубе в вестибюле. Лифт наверняка не работает, электричества не хватает, поэтому Изабель поднялась по узкой лестнице вокруг шахты лифта. На площадке пятого этажа две двери, их – справа. Она повернула ключ в замке и услышала, как открывается соседская дверь. Изабель обернулась поприветствовать мадам Леклерк, но дверь с тихим щелчком захлопнулась. Пронырливая старуха, без сомнения, следит, кто бывает в апартаментах напротив.

С порога Изабель тихо позвала:

– Папа?

Из-за светомаскировки в комнате было сумрачно даже в середине дня.

– Папа?

Тишина.

Вот честно, ей стало легче. Она внесла чемодан в гостиную, полумрак которой напомнил о другом, таком давнем, времени. Тогда здесь было пыльно, воняло плесенью, деревянные полы поскрипывали, люди перешептывались.

Тш-ш, Изабель, не болтай. Твоя мама сейчас с ангелами.

Она включила свет, изысканная стеклянная люстра мигнула и засияла, словно частица иного мира. Изабель оглядела комнату, замечая, что некоторых картин на стенах недостает. Сама комната отражала безупречный мамин вкус, являясь одновременно собранием ценностей нескольких поколений. Из окон – сейчас затемненных – открывался великолепный вид на Эйфелеву башню.

Изабель погасила свет – нечего просто так расходовать дорогое электричество. Села за круглый стол. Поверхность за долгие годы мирных семейных ужинов покрылась царапинами. Нежно провела рукой по теплому дереву.

Позволь мне остаться, папа. Пожалуйста. Я не доставлю проблем.

Сколько ей тогда было? Одиннадцать? Двенадцать? Неважно. Но точно помнит, что на ней была голубая форма монастырской школы. Жизнь назад. И вот она опять здесь, готова умолять его полюбить дочь – позволить остаться.

Изабель не знала, как долго просидела в темноте, вспоминая маму, – она ведь почти забыла ее лицо. Но вот послышались шаги, ключ повернулся в замке.

Дверь скрипнула, открываясь. Шорох в коридоре. Изабель поднялась. Она понимала, что должна быть сильной и решительной, но отвага, бывшая, казалось, частью ее натуры, как зеленый цвет глаз, всегда куда-то испарялась в присутствии отца. Вот и на этот раз.

– Папа? – пролепетала она в темноту, зная, как он ненавидит сюрпризы.

Судя по звуку, отец замер на месте. Потом щелкнул выключатель, свет залил комнату.