Кристин Ханна - Соловей

Сарай оказался меньше, чем она помнила. Сеновал – единственное место на свете, где она была счастлива, – стал всего лишь крошечным дощатым балконом под крышей, сквозь которую видно было небо. Сколько же часов она провела здесь в одиночестве, разглядывая книжки с картинками, представляя, что кто-нибудь забеспокоится о ней и станет разыскивать? В ожидании сестры, которая вечно была то с Рашель, то с Антуаном?

Так, долой воспоминания.

Сарай был не больше тридцати футов шириной. Прадедушка выстроил его, чтобы держать здесь двуколку – у семьи тогда водились деньги, сейчас здесь стоял только старенький «рено». В стойлах свалены детали трактора, какие-то доски и ржавые инструменты.

Изабель оглядела автомобиль. Водительская дверь, скрипнув, с трудом приоткрылась. Она забралась на сиденье, завела мотор, тронулась с места и тут же остановилась.

Вот он, люк в подвал, пять футов в длину, четыре в ширину, из досок, стянутых кожаными ремнями. Вход был практически незаметен, особенно сейчас, присыпанный трухой и лежалой соломой. Изабель приподняла крышку люка, прислонила к помятому бамперу автомобиля и вгляделась в душную темноту подвала.

Придерживая саквояж за кожаные ремни, она включила фонарик, сунула его под мышку и осторожно сползла по деревянной лесенке вместе со своим грузом.

Как и верхнее помещение, это тайное убежище в детстве казалось куда больше. В ширину восемь футов, в длину десять, вдоль одной стены полки, на грязном полу – старые матрасы. Полки изначально предназначались для бочонков с вином, но теперь там пылилась одна керосиновая лампа.

Затолкав саквояж в дальний угол, Изабель вернулась в дом, набрала консервов, одеял, кое-каких лекарств, прихватила отцовское охотничье ружье и бутылку вина, утащила все это в сарай и разложила на полках в подвале.

Выбравшись наверх, она наткнулась на Вианну.

– Что, Бога ради, ты тут делаешь?

– Прячу ваши ценности, – деловито вытирая руки о подол юбки, сообщила Изабель. – И делаю припасы – на тот случай, если придется прятаться от нацистов. Спустись и глянь. Думаю, я неплохо поработала.

Вианна спустилась за сестрой в темноту подвала, где Изабель, включив фонарь, гордо продемонстрировала еду, лекарства и отцовское ружье.

Но Вианну интересовала лишь материнская шкатулка с драгоценностями.

Брошки, серьги, ожерелья, по большей части бижутерия. Но на самом дне, на синем бархате, – жемчуг, который бабушка надевала в день своей свадьбы и подарила его маме, тоже к свадьбе.

– Вдруг придется когда-нибудь продать, – заметила Изабель.

Вианна решительно захлопнула шкатулку:

– Это фамильные драгоценности, Изабель. На свадьбу Софи – и твою. Я их никогда не продам. – Нетерпеливо вздохнув, она обернулась к сестре: – А что ты раздобыла для нас в городе?

– Я занималась другим делом.

– Ну разумеется. Гораздо важнее спрятать мамин жемчуг, чем накормить ужином племянницу. Нет, ну правда, Изабель… – Вианна, не скрывая раздражения, полезла наверх.

Изабель закрыла подвал, поставила «рено» на прежнее место над люком. Потом спрятала ключи от машины за отломанной доской в стойле. В последний момент вытащила еще крышку распределителя зажигания и спрятала вместе с ключами.

Когда она вернулась в дом, Вианна уже хлопотала в кухне, жарила картошку.

– Надеюсь, ты не проголодалась.

– Нисколько. – Изабель гордо прошла мимо, стараясь не встречаться взглядом с сестрой. – Ах да, я спрятала ключи и крышку распределителя в первом стойле, за отломанной доской.

В гостиной, включив радио, она подсела поближе в надежде поймать новости Би-би-си.

Сначала из приемника доносился только треск помех, а потом незнакомый голос произнес:

– Говорит Би-би-си. Слушайте обращение генерала де Голля.

– Вианна! – прокричала Изабель в сторону кухни. – Кто такой генерал де Голль?

Вианна появилась на пороге, вытирая руки фартуком:

– Что?..

– Тихо! – оборвала ее Изабель.

– …Военачальники, возглавлявшие в течение многих лет французскую армию, сформировали правительство. Ссылаясь на поражение нашей армии, это правительство вступило в переговоры с противником, чтобы прекратить боевые действия.

Изабель застыла на месте, не сводя глаз с деревянного ящичка радио. Человек, о котором они никогда прежде не слыхали, обращался к народу Франции; говорил не от их имени, как Петен, но с ними, говорил страстно и убежденно.

– Это была жалкая отговорка! Я знала!