Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

— Шумы на двухстах десяти градусах! Становятся громче — снова начинают атаку!

Командир тут же приказывает самый полный вперед! Лодку резко встряхивает в тот момент, когда она рванула вперед. Командир оперся спиной на блещущую маслом трубу перископа, прислонившись к ней затылком.

В моей памяти всплывают давно позабытые картины: два картонных диска с нарисованными на них спиралями, крутящиеся в разные стороны на машине для изготовления мороженого на деревенской ярмарке. Сплетение красного и белого полностью заполнили мою голову, а затем превратились в след, тянущийся за двумя глубинными бомбами, двумя сверкающими кометами, в ослепительно-белой вспышке которых померкло все окружающее.

Меня вернул к действительности очередной рапорт акустика. Я смотрю ему в рот, но не понимаю, что он говорит.

Снова ожидание, затаив дыханием. Малейший звук причиняет такую боль, как будто бередит свежую рану. Как будто мои нервы оказались на поверхности кожи, совершенно обнаженные. В голове одна-единственная мысль: они там, наверху. Прямо над моей головой. Я забываю дышать. Я начинаю задыхаться прежде, чем медленно, осторожно наполняю свои легкие кислородом. Закрыв глаза, я вижу, как бомбы отвесно уходят вглубь воды, оставляя за собой след из воздушных пузырьков, и разрываются огненными шарами. Вокруг расплавленного добела эпицентра взрыва в безумных переплетениях полыхают все цвета спектра, то вспыхивая, то тускнея, но неуклонно разгораясь, пока весь подводный мир не светится подобно раскаленной топке.

Помощник по посту управления снимает с меня заклятие. Жестикулируя и шепча, он пытается привлечь внимание шефа к тому углу поста управления, в котором стоит заполненная до краев канистра, в которую скапливается смазочное масло. Сейчас это, наверное, самая заурядная проблема, которую возможно представить в нашей ситуации, но она имеет значение для матроса.

Шеф кивком головы разрешает тому сделать что-нибудь с канистрой. Труба, из которого вытекает масло, опущена прямо в канистру. Он не может просто убрать из-под нее канистру, ему приходится наклонить ее, чтобы слить масло. В результате на полу черным грязным пятном растекается еще больше масла.

Штурман с отвращением качает головой. Помощник на посту управления убирает переполненную канистру с осторожностью вора, уносящего свою добычу и старающегося, чтобы при этом не сработала охранная сигнализация.

— Шум корвета уменьшается за кормой! — докладывает акустик. Почти одновременно взрываются еще две бомбы. Но шум их разрывов слабее и глуше, нежели предыдущих.

— Далеко от нас, — говорит командир.

Рруумм — тюуумвуумм!

Еще слабее. Командир хватает свою фуражку:

— Учебное маневрирование! Вот над чем им стоило бы поработать дома!

Помощник на посту управления уже занят установкой в глубиномеры новых стеклянных трубок взамен разбитых; похоже, ему известно, что одного только вид неисправности достаточно, чтобы угнетающе воздействовать на команду.

Поднявшись, обнаруживаю, что все мое тело затекло. Я совсем не чувствую своих ног. Стараюсь переставлять ноги — такое ощущение, что ступаешь в пустоту. Я крепко хватаюсь за край стола и смотрю на карты.

Вот линия, проведенная карандашом и обозначающая курс лодки, крестиком на ней отмечены наши координаты, зафиксированные в последний раз. А вот тут линия внезапно обрывается — но я запомню широту и долготу этой точки, если только мы выберемся отсюда.

Акустик делает полный оборот своей ручкой.

— Ну, что? — спрашивает командир. Он говорит голосом человека, которому вся эта история надоела до чертиков, засунув язык за левую щеку так, что она раздулась.

— Уходят! — отвечает акустик.

Командир, само воплощенное удовлетворение, оглядывается кругом. Он даже находит в себе силы усмехнуться:

— Если я не ошибаюсь, господа, инцидент можно считать оконченным!

Он замолкает на секунду:

— Хотя и очень поучительным. Сначала эта проклятая игра в кошки-мышки, а потом они, действительно, как следует попугали нас своими бомбами!

Он протискивается сквозь круглый люк и удаляется в свою кабинку:

— Дайте мне лист бумаги!

Неужели он собирается вписать что-то действительно героическое в журнал боевых действий или в рапорт командованию? Нет, похоже, ничего более впечатляющего, нежели «В шквалистый дождь внезапно атакованы корветом. Преследование глубинными бомбами в течение трех часов». Готов держать пари, там вряд ли удастся прочесть что-то более красочное.