Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

Наполовину затонувший корабль с пятнами свинцового сурика на борту. Скорее всего, какое-нибудь рыболовецкое суденышко, переделанное в патрульный катер. Буксир с высоким носом и корпусом, расширяющимся ниже ватерлинии, выруливает на фарватер. Толстозадые женщины в драных комбинезонах держат свои клепальные молотки на манер пулеметов. В предрассветных сумерках светится красное пламя передвижной кузницы.

Краны на своих высоких опорах стоят вопреки постоянным воздушным атакам. Взрывные волны не встречают сопротивления в их ажурных стальных конструкциях.

Наша машина не может двигаться дальше среди разгрома, царящего на железнодорожной станции. Рельсы согнуты в дугу. Последние несколько сот метров до бункера надо пройти пешком. Четыре тяжелогруженых фигуры идут одна за одной в утренней мгле: командир, шеф, второй вахтенный офицер и я. Командир идет, сутулясь, смотря себе под ноги. Поверх стоячего воротника его кожаной куртки, почти до замусоленной белой фуражки, намотан красный шарф. Правую руку он глубоко засунул в карман куртки, большим пальцем левой руки он зацепился за лацкан куртки. Левым локтем он прижимает набитую сумку из парусины. Неуклюжие морские сапоги на толстой пробковой подошве делают его косолапую поступь еще более тяжелой.

Я следую за ним позади в двух шагах. За мной неровной подпрыгивающей походкой идет шеф. Короткими скачками он перепрыгивает через рельсы, которые командир перешагивает, не замедляя темпа. В отличие от нас, на шефе вместо кожаной экипировки одет серо-зеленый комбинезон. Он поход на механика, нацепившего офицерскую фуражку. Свою сумку он несет как положено, за ручку.

Замыкает цепочку второй вахтенный офицер, ниже всех нас ростом. Из обрывков слов, адресуемых им шефу, я делаю вывод, что он опасается, из-за тумана лодка не сможет выйти в море вовремя. Звук его бормотания не громче дуновения ветра, колышащего наполненный влагой воздух.

Земля вокруг нас изрыта воронками. На дне каждой сгустился туман, похожий на густое мыло.

Подмышкой у второго вахтенного зажата такая же парусиновая сумка, что у командира и у меня. В нее должно поместиться все, что мы берем с собой в поход: большой флакон одеколона, шерстяное белье, согревающий поясницу шерстяной бандаж, вязаные перчатки и пара рубашек. На мне одет тяжелый свитер. Непромокаемые комбинезоны, морские сапоги и спасательное снаряжение ждут меня на лодке. «Лучше всего — черные рубашки», посоветовал мне штурман и добавил со знанием дела: «На черном незаметна грязь».

Первый вахтенный офицер и инженер-стажер уже находятся на борту, готовят лодку к выходу в море.

Небо к западу от гавани все еще темное, но на востоке, над рейдом, за черным силуэтом транспорта, стоящего на якоре, бледные лучи рассвета уже достигли зенита. Обманчивый полумрак придает всему странный, непривычный облик. Скелеты кранов, башнями возвышающиеся над голым фасадом рефрижераторного склада и низкими крышами хранилищ похожи на обугленные подпорки под гигантские фруктовые деревья. Кажется, что мачты кораблей воткнуты в крыши, крытые толем; меж них вьется белый отработанный пар и масляно-черный дым. Штукатурка на стенах наполовину разбомбленного дома, смотрящего на нас пустыми глазницами окон без стекол, поражена проказой: она отваливается повсюду большими кусками.

Огромными белыми пляшущими буквами на темно-красном фоне выведено слово «BYRRH».

Ночная изморозь, подобно плесени, расползлась по грудам металла, оставшимся после последнего воздушного налета.

Наш путь лежит мимо развалин. О том, что вдоль улицы когда-то стояли магазины и кафе, теперь напоминают только расколотые вывески над оконными проемами. От кафе «Коммерсант» осталось только «Комм». На месте кафе «Мир» зияет воронка. Железный каркас сгоревшей фабрики сложился внутрь и стал похож на гигантский цветок репейника.

Навстречу нам движется колонна грузовиков. Они везут песок, необходимый для постройки дока-бункера. Поднятый ими ветер подхватывает пустые бумажные мешки из-под цемента, которые запутываются в ногах командира и второго вахтенного. Пыль от штукатурки на мгновение не дает нам дышать и оседает подобно муке на наших сапогах. Не то две, не то три разбитые машины с номерами вермахта лежат на крыше, задрав колеса в небо. И опять обгорелые бревна и сорванные ударной волной крыши, лежащие большими палатками посреди искореженных рельсов.

— Они опять все перевернули вверх ногами, — ворчит командир. Шефу кажется, будто тот хочет сообщить ему нечто важное, и он торопливо догоняет командира.