Борис Дубровин - Стой, мгновенье!

Сколько времени они идут? Казалось, не было ничего в их жизни, кроме этой дамбы, кроме мертвенно бледных бессильных лучей прожектора справа, кроме грохота океана, кроме этих брызг, кроме этих камней. Весь путь, вся жизнь — это камни, камни, острые камни, которые рвут твое тело, твою душу, твою молодость, рвут на части. Но надо нести, надо идти вперед и, падая, принимать груз на себя.

Надо только поднять ногу, только нащупать, сквозь сапог ощутить надежность камня и шагнуть на десять, на пятнадцать, даже на двадцать сантиметров вперед! Надо идти.

Пять часов, пять лет, пять жизней стоило это каменное пространство б восемьсот метров.

Федощенко упал. К нему подошла Софья Андреевна, а капитан подошел к носилкам.

Сил уже не было ни у кого. Носилки стояли в ночи на каменной дамбе, а до конца дамбы оставалось метров пятьдесят. Но казалось, что конца ей не будет. И не скоро вернутся силы к людям.

И тут капитан нагнулся к носилкам. В темноте не сразу поняли, что он делает. А он неведомо какой силой подхватил Ольгу, подхватил как ребенка, поднял на руки и понес ее над каменной пропастью по кромке дамбы.

И никогда они не были так близки, так дороги, так понятны друг другу. И они могли бы сорваться вниз и разбиться, но Ольга только теперь впервые ощутила силу любви.

— Алло! Алло! Алло!

— Слушаю, товарищ майор! Это Мирошин.

— Пришли к обогревателю, Мирошин, а? Где капитан, как его жена?

Оля на носилках лежала недвижно на нарах, а около нее, в изнеможении откинувшись, лежал капитан. Кулар и Федощенко сидели, потому что места больше не было. Софья Андреевна прослушивала больную. Потом сделала ей еще укол. Ольга не шелохнулась.

Софья Андреевна тронула руку капитана, знаком вызвала его из обогревателя.

— Через час будет вездеход, — объяснил капитан, когда они вышли.

— Надо нести ее дальше, ей очень, очень плохо, трудно определить всю меру опасности. И помните о цунами.

Капитан пошатываясь вошел в обогреватель.

— Надо нести дальше, — сказал он потухшим голосом. Он видел лица в крови, видел ободранные куртки, прорванные до живого тела. Он знал, что никто ничего не ел с утра, никто не отдыхал ни минуты. Лица, обтянутые кожей, как у Ольги. Теперь, пожалуй, ее лицо можно было сравнить с их лицами.

— Надо нести! -Но капитан не мог приказывать. Он чувствовал, что не имеет уже права.

Никто не шевельнулся…

Дверь в обогреватель открылась.

— Товарищ капитан! Вездеход в ваше распоряжение прибыл. Ну и дорога, чуть гусеницу не своротило! Грузите больную.

Океан гремел, грохот его заглушил шум мотора вездехода, но всем было слышно, как застонала, как смертельно застонала Оля.

Мирошин бросился к ней первым. Он испытывал необыкновенную жалость к этой женщине. Такую сильную, что в горле застрял непроходящий комок. Он увидел ее мужество! Он уже не жалел о письме, которое сгорело, чтобы осветить десять сантиметров из тех восьмиста метров пути.

Они погрузили носилки на вездеход.

В кабину сел капитан, а Софья Андреевна настояла, чтобы ее посадили в кузов. Сел с ними и шофер грузовика.

Вездеход тронулся, развернулся, и тут случилось самое страшное — слетела гусеница!

— Товарищ майор…- хотел было доложить водитель вездехода, но майор перебил его:

— Второй час возитесь! Погибнет человек!,

— Заканчиваем. Сейчас двинемся. Спасибо, и Кулар помог да шофер с грузовика.

Наконец, вездеход тронулся.

Океан неистовствовал.

Когда вездеход поднялся на гору, ударила гигантская волна цунами. Она дохлестула и до горы, перекинулась через прожектора, ее гигантский гребень почти доплеснул до вездехода, и несколько капель упали на лицо Ольги, упали на пальцы откинутой руки.

Волна отхлынула, оставив на гребне скалы мертвого медведя,

Вездеход двинулся дальше, а океан намывал песок, затирал следы этой ночи, заравнивал эти следы, словно нет ни любви, ни преданности, ни отваги, а только есть этот вечный гул океана и этот, океаном намытый песок.

Персиковая нежность загара. Томно откинутые руки, и в неподвижности сохранившие плавность. Счастливые серые глаза. Точно поющие о радости брови. Осиянная солнцем девушка в купальнике — как все это не вязалось с палубой, с грязной палубой, Присыпанной льдышками, рыбьей чешуёй, ворсинками тросов и канатов.