Арсений Ворожейкин - Над Курской дугой

Вот показалась Рогань: казармы в развалинах. От лучшего здания — Дома Красной Армии — остались груды камней. Учебный корпус — обгоревшая коробка. А аэродром? Над ним плывет пара «Фокке-Вульф-190».

Не раздумывая, пикирую на ведомого, рассчитывая сбить его сверху, а потом проскочить вниз и уже тогда разделаться с ведущим. Той внутренней напряженности, которую всегда ощущаешь перед атакой, у меня нет. И все же по привычке, ставшей, очевидно, уже условным рефлексом, осматриваюсь. Опасности никакой. Вот это будет охота! Нужно обязательно обоих завалить.

Противник меня не видит. Целюсь. Следуя правилу — бить в упор, сближаюсь. «Фокке-Вульф» уже близко.

И тут случилось то, чего я никак не ожидал: вражеский самолет загородил весь нос моего «яка». Мне некуда деться, кажется, столкновение неизбежно. И я не предпринимаю никаких защитных движений: руки и ноги словно оцепенели, только глаза сработали — они закрылись. Меня встряхнуло. Удар? Конец? Нет, я жив, и самолет цел… Так ли это? Еще не разобрался в том, что произошло. Понемногу прихожу в себя. Оказывается, мое бездействие дало возможность врагу на какие-то сантиметры отойти вперед, и «як» проскочил.

Вдруг все мысли из головы вышвырнула новая опасность: самолет бешено мчался вниз, где виднелись развалины Харькова. Что было силы оттянул ручку управления на себя, да так, что сквозь шум мотора услышал хруст в теле и треск самолета. От перегрузки потемнело в глазах, но ручку не выпустил, сознавая, что только это сейчас спасет меня от гибели.

И снова в глазах чистое небо. Мой «як» вертикально идет вверх. А где противник? Может, в хвосте? Сваливаю самолет на крыло. Вот они, фашистские истребители, кружатся надо мной. Драться уже нет никакой охоты, но и уйти домой не так-то просто: у противника высота, а я ее потерял.

Началась схватка. Из двух «фоккеров» я выбираю, как показалось, наиболее слабого и на нем сосредоточиваю все свое внимание. Защищаясь от второго, подловил удачный момент, пытаюсь сбить «слабачка». Но в прицел противник никак не попадает, глаз и руки действуют как-то неуверенно.

Внутренний голос подсказывает: «Скорей к себе!» И мне с трудом за счет маневра удается это сделать.

Только на земле я почувствовал, как гудит спина. И еще что удивительно — я очень спокоен. Очевидно, на свои слабости люди не обижаются, просто им бывает стыдно. Летчику неприятно говорить о своих неудачах, и я никому не рассказал об этом бое над Харьковом.

А напрасно! После меня на том же «яке» полетел Александр Выборнов. Самолет на взлете сразу же потерял управляемость. Как уцелел Саша — все удивлялись. Оказывается, «як» после акробатики над Харьковом настолько деформировался, что его невозможно было даже ремонтировать. Машину списали на слом. Жалко. Но то, что мой поврежденный позвоночник выдержал жуткие перегрузки — радовало, большой запас прочности заложен в человеческом организме. Правда, все до поры, до времени.

18 августа — День Воздушного Флота. Вечером летчики были приятно удивлены, когда между двух колхозных изб, на открытом воздухе, увидели празднично накрытые столы. В свете самодельных «молний» из снарядных гильз рдели букеты цветов, вазы с помидорами, спелыми яблоками. Всеобщее внимание привлекли большие торты.

Ужин в напряженные боевые дни всегда ждешь с радостным нетерпением, а сегодня просто от всего богатства и красоты душа пела. Девушки в белых фартуках, ожидая гостей, собрались в стайку и оживленно о чем-то беседовали.

С шумливым говором мы покидали машины, подвозившие нас с аэродрома. Заведующая столовой по-хозяйски указывала, где кому располагаться. Наши летчики разместились за одним столом. Соседи-штурмовики, с которыми вот уже второй день летаем вместе, заняли все остальные места. Штурмовиков намного больше, чем нас, — почти целая дивизия.

Ужин начался. Сидим тесно, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Привычное чувство локтя товарища и на празднике так же необходимо, как и в бою. Без хорошей, тесной дружбы нет настоящего отдыха.

На фронте люди не считают недель, безразлично относятся к воскресным дням, но зато годовые праздники в любых условиях отмечать не забывают. Большой праздник для фронтовиков все равно что самый высокий наблюдательный пункт. Каждый боец самокритично оглядывается назад. И путь, путь побед и поражений, освещенный пожарами войны, порой окропленный собственной кровью, особенно ярко видится в торжественные дни. Оценив прошлое, мысленно уносишься вперед, хочется разглядеть свои будущие дороги.