Арсений Ворожейкин - Под нами Берлин

— Ты, видимо, чем-то расстроен? Товарищ извиняюще посмотрел на меня и тяжело вздохнул:

— Отстали мы, управленцы. И все из-за Василяки: сам не летает и нас задерживает. Так вот, пока я стал «факиром на час», и решил хоть слетать на пилотаж. Давно не занимался акробатикой в воздухе.

— Видимо, тебе жарковато было? — Я показал на влажные волосы на голове и струйки пота, текущие по лицу.

— Сорок пять минут крутился, — Василий Иванович платком вытер голову и лицо. — Немножко устал… Но втягиваться надо. Думаю взять к себе постоянного ведомого. Из молодых. И летать в паре.

— А как на это смотрит Василяка?

— Ворчит, не одобряет. Руководящий состав, по его мнению, должен обучать и контролировать летчиков полка. Только как мы можем это делать, если сами летаем в бой меньше всех… — И Василий Иванович, словно вспомнил, что я только что возвратился с фронта, торопливо спросил: — Ну, как слетал? Все в порядке?

В своем докладе я особенно отметил Сирадзе.

— Вот видишь, а ты за него беспокоился, — оживленно подхватил Василий Иванович. — А почему он так смело и с головой воюет? — И, не дождавшись ответа, показал на Маню Павлюченко. Девушка сняла пулемет с только что прилетевшей машины и тут жё, разобрав его, чистила, готовя к новой стрельбе.

— Так вот, — продолжал товарищ, — она ему помогает.

— Оружейники нам всегда помогают, как и другие специалисты, — равнодушно заметил я, поняв Василия! Ивановича в прямом смысле. Он с досадой махнул рукой:

— Да я не работу имею в виду. Неужели ты не заметил, для кого он так хорошо пел перед вылетом?! Любовь, как песня, «строить и жить помогает». Завидую.

Только теперь мне стало ясно, почему Сирадзе распелся перед вылетом. А я-то думал: артист в нем проснулся. Да, сердечные дела, видимо, могут быть сильнее чувства опасности. И Василий Иванович стал понятнее мне. На фронте он с первых дней войны, если не считать месячную учебу на курсах. Он просто стосковался по семье и устал от этой тоски, может быть, больше, чем от войны. В раздумье он погладил свой маленький упрямый подбородок и упрекнул меня:

— Зря ты в прошлом году уговорил меня не ходить на свадьбу к другу.

Исстари известно: война не время свадеб. И мы считали: близость семьи — помеха боям. Это получилось не по подсказу сверху, а как-то само собой, из-за внутренней потребности скорее разгромить врага. Люди, уходя на войну, клялись в верности не только Родине, но и своим женам, невестам. На фронте девушки и юноши давали зарок — не влюбляться до победы. В Ереване в первую неделю войны произошел интересный случай.

Летчик пришел с невестой в загс.

«И вам не стыдно в такое время жениться?» — не скрывая своего негодования, спросил их пожилой заведующий бюро загса.

Жених и невеста сконфуженно опустили головы, а он, обращаясь к летчику, говорил:

— Нужно защищать Родину, а не тратить время и силу на брачные дела. Я сейчас не буду вас расписывать. Поговорю с вашим командиром. — И доверительно мягко, но с горделивыми нотками сообщил: — Я старик относительно вас, и то ухожу на фронт.

И летчик вторично в загс уж не пошел.

В первое время на войне любовь, как в средней школе, считалась моральным злом, недисциплинированностью.

Пренебрежение к любви проявлялось даже в песнях.

С войной быстро покончить не удалось. Она затянулась, и кое у кого голос природы стал брать верх над разумом. Они, смягчая суровость фронтовых будней, женились, свивая себе семейные гнездышки.

Всё мы стосковались по семье, по любимым. Вместе нам, казалось, легче переносить разлуку и тяготы военного быта. А тут у тебя на глазах свадьба, семья. Это не крепило боевой коллектив, а порой раздражало и мешало воевать, поэтому я подтвердил:

— Нет, мы правильно сделали, что не пошли на свадьбу. Он коммунист — и такой пример малодушия! Удивляюсь, почему ты изменил свое мнение?

— По-моему, любовь и на фронте — дело нужное. Пример этому Сачков и Сирадзе… Им, может быть, поэтому так легко и воюется, что с ними девушки.

— Но не жены. И они думают свадьбы играть только после победы.

— А не вредно ли такое самоторможение? Это неестественно.

— Война, убийство людей — тоже противны природе человека. Но общество пока еще устроено так, что необходимо воевать.

Значит, жениться нельзя. А влюбляться можно?

Да! — решительно подтвердил я. — Женитьба — это семья. Но пока не разбита фашистская Германия, не может быть никакой счастливой семьи.